Южная повесть

Мстислав объезжал неровный строй ополченцев. Из всех новоиспеченных солдат неплохо выглядели (значит, имели исправную обувь) только жители прибрежного Игало. Рыбная ловля приносила свои плоды, а жители почти горного селения Мальта были худы и босоноги. «Негусто», — подумал Мстислав. Только что заточенные мечи сверкали на утреннем солнце. Иеромонах был необычайно серьезен. В воздухе повисла тишина, и он начал молитву:

«Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя твое, да прибудет царствие твое, да будет воля твоя яко на небеси тако и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь и остави нам долги наши якоже и мы оставляем должникам нашим, не введи нас во искушение да избави нас от лукавого. Амен.»

Вместе с отче возносили свою молитву к небу пять с лишним сотен подданных Драчевицы. Молитва продолжилась. Двое воинов, мокрые от напряжения, вынесли икону Иоанна Предтечи. Двухметровое полотно с потемневшим рисунком было покрыто слоем запекшейся смолы, через который еле заметно проступал лик святого. Икона эта пережила не одну осаду, а однажды горела. Храм Св. Ивана на Равнем бреге был подожжен во время междоусобных войн во время правления Хранича. Неясно, что двигало поджигателями: в то время все воюющие стороны были приверженцами византийской церкви, а жители этих мест были весьма религиозны. Однако неизвестные люди ночью, как позже говорила быль, переодетые во все черное с факелами, от которых копоть была видна даже на Луштице, подобралась к храму с северного и восточного склона горы и, обнеся его соломой, смоченной в масле, подожгли святыню. Жившие в храме трое монахов не сразу заметили пожар. Монахи проснулись и, выбегая из кельи, бросились прочь, крича «пожар!». Один из монахов вспомнил об уникальной иконе, и решил вернуться. Остальные, выслушав его, не согласились идти с ним. Один пообещал привести помощь, а другой, оглянувшись на пылающий храм, молча продолжил свой путь в долину. Вернувшийся монах пробрался через горящие врата и увидел пылающий иконостас. Со всех сторон к центральной иконе подбиралось пламя. Масло, которым была она написана, проступало через защитный слой затемняющей краски, а пихтовые доски других икон покрывались кипящей смолой. Смола капала на Иоанна и стекала вниз, под алтарем постепенно вырастала кровавая лужа. Горевшие иконы хрустели и стонали, икона Иоанна Предтечи плакала. Капли масла и смолы текли из небесно-чистых глаз святого. Увидевший это монах, выхватил посох и выломал в отчаянии икону из алтаря. Окутанный дымом по горящему полу он выбежал из храма, неся на спине пылающую икону. В дни, когда икону выносили из храма по большим праздникам, ее снимали двое, а то и трое монахов: унести двухметрового исполина из крепкой дубовой доски из храма было достаточно тяжело.

Далее быль прерывала свое повествование, останавливаясь лишь на судьбах тех трех монахов, которые служили в храме. Сбежавшие монахи так и не вызвали помощь. Позже они оказались в хорватском плену, причем одного схватили ночью у известной в Дубровнике проститутки, а другого выловили, когда он воровал в саду яблоки. Бывших монахов продали на рынке рабов каким-то потомкам сельджуков. У жителей Суторины есть подозрения, что один из них кончил на дыбе, а другого разорвала акула, когда он пытался выловить в море свою шапку. Вынесший икону монах стал настоятелем Которского собора Св. Трипуна. Говорят, что когда он умирал, на его простыни начал проступать лик Иоанна Предтечи. Настоятель просил не переворачивать его, тем не менее, суеверные монахи за все два месяца болезни каждый день ходили глядеть на это чудо. В летописях собора до сих пор остались записи о чудесном рисунке, который проступил под спиной старого священника. Когда настоятель умер, и его переложили в гроб, на кровати его лежала абсолютно чистая белая простыня, как будто только что после стирки.

Иеромонах продолжил молитву, повествующую о жизни святого. Дошедши до того места, где говорилось об отрубленной голове Предтечи, Мстислав перестал вдохновенно повторять молитву вслед за иеромонахом. Перед ним вставала картина казни Олега, случившаяся у него на глазах, и говорящий от его имени Петр. Может быть, когда-нибудь и его голову принесут на блюде кому-то из турецких пашей, только она не заговорит. Потому что у него всего одна жизнь.

Молитва кончилась. Мстислав поднял меч, прокричал боевое приветствие. Которцы смотрели на него с обреченно мрачным видом, но в то же время с каким-то непонятным величием и бесстрашием. Внутри у Мстислава что-то поежилось. Он вспомнил новгородские дружины: крепкие, широкоплечие парни, острые клинки. Всего этого сейчас с ним нет. Зато с ним есть безграничная вера и бесстрашие. Есть люди, которые создают своими руками легенды. Он — участник мифотворчества. Дети их внуков будут рассказывать своим северным и заморским гостям, как их предки защищали родную землю.