Южнорусское Овчарово

Маленький остров был прекрасным, как мираж, оставаясь при этом совершенно осязаемым и не уходящим из-под ног. Наоборот, он заявлял о себе при каждом шаге – то выпрыгнувшим из травы перепуганным лягушонком, то бакланом, взлетевшим с расстояния вытянутой руки, то дурной спросонок дикой пчелой, с размаху влепившейся Сове в щеку. Сова почти услышала, как пчела обругала ее, поправляя помятый хоботок.

– Сама смотри, куда прешь, – ответно нахамила Сова и через секунду покрутила себе пальцем у виска: спятила?

За неполный час Сова обошла остров вдоль и поперек, не считая, конечно, вертикальной скалы, затем спустилась к байдарке, быстро разделась, побросала одежду в лодку, забежала в воду и поплыла на середину заливчика. Вода была не то чтобы теплой, но вполне сносной: градусов восемнадцать, отметила Сова машинально и разрезала ладонями отражение скалы.

Она была уверена, что находилась в воде не более пяти минут – все-таки 18 градусов, не 26, – но, одеваясь на берегу, выронила из внутреннего кармана куртки телефон, а когда поднимала, то глянула на часы: было без четверти десять. И почему-то этот факт неприятно Сову задел – как будто неведомый собеседник, улыбаясь и доброжелательно глядя в глаза, без всякой нужды обманул ее. Сова еще раз включила телефон: нет, показалось – на часах было 08:20, и Сова извинилась вслух, так и сказала:

– Ой, извини, – а кому сказала, сама не поняла. – Пока, – это уже было адресовано острову, когда Сова села в байдарку и оттолкнулась веслом от песчаного пляжа. Сиреневое отражение скалы дрогнуло и распалось надвое: Сова направила байдарку к выходу из залива.

По всем правилам жанра, Сова должна была вернуться в Овчарово спустя десять лет, или сто лет, или никогда: приплывает, а Овчарова-то и нет, и никогда не было, как не было никогда и самой Совы, пятидесятилетней горожанки с двумя высшими образованиями, к тому времени всего два года как переехавшей из города, потому что там не имелось никакой возможности решить квартирный вопрос, зато вдруг этот дом в Овчарове – откуда ни возьмись – и от дальних незнакомых дядюшек бывает польза, особенно когда они умирают; то есть Сова была и есть, она здорова и прекрасно выглядит, потому что проводит уйму времени на свежем воздухе, каждое утро плавая на байдарке с апреля по ноябрь; и Южнорусское Овчарово есть, никуда не делось, вот оно, и на карте, и на местности, и в телефонной геолокации – все есть, все на месте, только прекрасного острова нету, и даже фотографий сиреневой скалы, отражавшейся в подковообразном заливе, нету: Сова на обратном пути утопила телефон, потому что, сверившись в очередной раз с пространством и временем, сунула его не во внутренний карман, а в обычный боковой, и край куртки свесился за борт и долго плыл, не замечаемый Совой, а когда Сова заправила его, вымокший, в лодку, было уже поздно.

По тем же правилам жанра, Сова, коли уж было ей предписано вернуться в никуда не девшееся Овчарово в тот же день, должна была уснуть в байдарке, а проснувшись, понять, что остров приснился ей, но:

– Хуй-то там, – говорит Сова, – ага.

И это чистая правда.

Потому что остров – был. Сова в этом уверена абсолютно, поэтому уже десять лет каждое июньское утро выходит из дому без четверти пять, садится в байдарку и плывет туда, где – Сова точно это знает – рано или поздно уткнется в красную скалу, по которой скатываются в море рваные серые космы.

В тот раз, выбравшись из залива, Сова больше всего удивилась тому факту, что туман рассеялся только внутри подковы – если он вообще туда затекал; по траверзу же скального мыса серая мгла продолжала лежать на воде как ни в чем не бывало, и была эта мгла толщиной до неба или даже выше, а в ширину скрывала из виду все, что находилось дальше байдарочного весла. Но именно туман, плотный, непроницаемый, глушивший размеренное дыхание Совы и всплеск воды от весла, помог Сове привязать пространство к реальности: Сова просто повернула налево и два часа плыла вдоль красной скалы, а потом повернула еще раз, на девяносто градусов, и, оставив остров по корме, через пятнадцать минут вспорола байдарочным носом зону мокрого песка по улице Приморская.

– Хуй-то там, – говорит Сова, – ничего мне не приснилось, он правда был.

Хотя какой смысл доказывать кому-то в Овчарове существование крохотного скалистого островка в акватории мелководного эстуария – непонятно: все и так о нем знают. Да его и видно с любого берега – если, конечно, не туман: хоть с Приморской, хоть с Набережной, хоть с Фёдоровских сопок. Вот он, прямо посредине тихой воды, торчит в небо красноватой дулей, там того острова-то – всего ничего: крупный булдыган-кекур и небольшая россыпь камней поменьше, часть в воде с головой, часть по пояс, обычная каменистая отмель – орланы там часто ночуют, они любят, когда камни. И все ее видят, эту отмель, а Сова – нет; ей показываешь – ну вот же, вот он, ну смотри же, вот же он, остров-то твой, – а она вылупится сквозь толстенные свои очки прямо на него, смотрит, смотрит, а потом говорит:

– Да где?

Не видит в упор.