Южнорусское Овчарово

Жмых по доброте душевной однажды на своей лодке привез ее к этому островку, так Сова даже выходить не стала:

– Не он это, – говорит.

Не он так не он. Спорить, что ли. Все как-то быстро поняли, что спорить нельзя.

Ну, никто и не спорит.

Старая машина

Древний, из последних сил сверкающий боковыми зеркалами «скайлайн» долго парковался у обочины между почтой и милицией, то подаваясь вперед и влево, то сдавая назад вправо. Было очевидно, что после завершения этих не слишком оправданных маневров из машины выйдет восьмидесятилетний дед, купивший «скайлайн» в свои юные пятьдесят или даже сорок пять и доехавший на нем до возраста почтенного самурая. Таких машин больше нет. Водитель синего грузовичка с надписью «ПОЧТА РОССИИ», припаркованного вплотную к дверям почты, не без зависти посматривал в зеркало заднего обзора: да ты абсолютный мастер парковки, дед, хехех. Правда, много лишних движений, хехе. Но это же фигня, дед, кто там считает, сколько раз ты туда-сюда это самое, ну. Мне б такую тачку.

Больше было не на что и не на кого смотреть: пустая дорога, пустой тротуар. Последняя, купированная декада февраля три дня выбирала подходящий ветер для прощальной гастроли – хватала то северный, то пахнущий водорослями и лососем южак, колебалась, примеряла на себя зашкаливающий ультрафиолет и тут же напяливала невзрачную серость оттепели, рядилась во все погоды по очереди и наконец выбрала: губительное для глаз солнце и бескомпромиссный, как бритва, северо-западный ветер, срезавший с улиц все живое.

В кабине было тепло. Водителя почтовой машины звали Виталиком, ему было сорок шесть, он думал словами и звукоподражаниями, потому что человек, которому часто и подолгу приходится ждать, привыкает думать словами и звукоподражаниями. В нестерпимом уюте кабины Виталику хотелось спать – и он бы непременно вздремнул, пока идет приемка-передача почты, Виталик уже подложил под затылок сдутый баскетбольный мяч, который всегда возил с собой и всегда подкладывал под затылок в моменты нестерпимого уюта, – но тут как раз подъехал и начал парковаться этот прекрасный рыдван, будто сошедший с поляроидных фотографий его, Виталика, пароходской юности. И Виталик пресек ту стадию сонной одури, когда человек уверен, что досмотреть кино сможет и сквозь закрытые веки.

Наконец «скайлайн» угомонился. Виталик следил за ним в зеркало, ожидая, когда откроется водительская дверь, и из салона выберется старый, но прямой и гордый дед. Или – ладно, пусть откроется левая пассажирская дверь и оттуда ветром высосет… ну, например, прямую и гордую бабку. Или горбатую и гордую. Или горбатую и скромную. Или прямую, ровную, с дерзким подбородком внучку, которая, конечно, тут же перейдет на рысь и устремится – куда? На почту? В милицию? Но хоть кто-нибудь в конце концов пусть уже выйдет из «скайлайна», чего они там, в самом деле, и начнет бороться с ветром и солнцем, прикрывая козырьком ладони глаза. Но никто не выходил, и ожидание делалось неприятным, каким-то непомерно раздражающим – как попавшее в дырку от пломбы смородиновое зернышко: вроде и ерунда, но поди перестань шастать туда языком. Может, в «скайлайне» все умерли?

Виталик сказал внутри собственной головы собственным голосом: «Ну пойдем, сходим», – вытащил из-под затылка баскетбольный мяч, бросил его на экспедиторское сиденье, надвинул капюшон и солнцезащитные очки, открыл дверь и спрыгнул на асфальт. Ветер-бандит тут же полоснул бритвочкой по лицу и рукам, но Виталик не отдал ему ни капюшона, ни накопленного под курткой тепла. И все то время – и пока вытаскивал мяч, и пока спрыгивал из кабины на звонкий, без снега, тротуар – Виталик не отводил глаз от «скайлайна», в котором, как выяснилось буквально через одиннадцать шагов, никого не было.

Виталик провел пальцем по лобовому стеклу, оставив на нем длинный чистый след. Обошел вокруг машины и уперся взглядом в отсутствующее правое заднее колесо. Вместо колеса – кирпичи. Один силикатный, два красных. Хорошая машина. Не ржавая, ничего. Прекрасная. Виталик наклонился и заглянул ей под подол: стойки нет. Лет тридцать семь машине, она уже тогда легендой была, когда он матросом на «ро-ро» плавал; где теперь такую стойку возьмешь?

Виталик потрогал нижний кирпич носком ботинка и быстро, не оглядываясь, почти побежал к почтовому грузовичку, но не остановился, а обогнул и грузовик, и угол почты. Тем же спешным шагом он вошел в продуктовый магазин «Стекляшка», оглядел витринные коробки с красными, желтыми, зелеными и розовыми шарами, но не смог вспомнить их имя и предназначение; посмотрел на другие коммерческие вещи и с большим облегчением опознал на одном из ценников слово «капуста».

– Капуста, – сказал Виталик продавщице.