Южный горизонт (повести и рассказы)

Как всегда, на сундуке, потрескивая фитилем, горела десятилинейная лампа. Вокруг кружила мошка, порхали бабочки. Душно в саманном домике. Еще хорошо, что в в углу продолбили стенку, вывели отдушины. Они-то и спасают от неимоверной духоты.

Пришел Таутан к сватам ранним вечером и все это время почти без передышки ел и пил. Дважды ставили самовар, потом ел мясо, после чего выпил четыре чашки горячего бульона. Поразительно, сколько вмещалось в этом худощавом, даже щуплом человеке!

Теперь, чувствуя себя в приятном расположении духа, он пустился в длинные рассуждения о том, о сем — так, заметая следы, петляет старая лиса.

— Алеке, имя вашего сына гремит не только в районе и в области, но и эхом отдается по всей республике. А вы вот живете… э-э… прозябаете в этой конуре. Ну, для начала почистили бы свою лачугу, побелили бы изнутри и снаружи. Ойбай-ау, сами подумайте, нагрянет откуда-нибудь начальство в аул, куда оно пойдет? Конечно, первым долгом, заглянет в дом прославленного орденоносца. Не так ли? Так! И если почетные гости войдут в эту халупу, что они увидят? Вы, почтенные, об этом подумали?!

Старику было приятно, что гость так хорошо говорит о его сыне. Он слушал и молча улыбался. Ну, а замечания гостя о жилье его почти не тревожили.

— Э-е… — только сказал старик. — Разве сейчас известку найдешь?

— Оу, если за этим дело стало, чего молчите?! Слава богу, я пока в колхозе не последний человек. На складе центнеров пять известки должно быть. Кладовщик — свой парень. Попрошу — не откажет.

— Да отблагодарит тебя аллах, сват. Известка — что? И без нее прожить можно. — Сказав это, Алеке склонился над кесушкой, долго смотрел на жидкий чай. — Скажи-ка, милый, куда подевался нынче курчавохвостый индийский чай? Сколько можно полоскать кишки зелеными помоями?.. Вот на это что скажешь?

— Э, Алеке, индийский чай теперь дефицит. Понимаете?! Не то что вы — мы не пьем. И вкус, считай, забыли. Вот уже месяца три, как его ни за какие драгоценности не достанешь.

— В чем же дело, сынок?

— А пес его знает! С международным положением сейчас плоховато, аксакал. Газеты-то хоть читаете? Появился некий Черчилль, он собирает всех поганцев со всего свету и науськивает их на нас.

— Оу, а говорили, будто на власть нашу этот… ну, как его… Керман[2] зарится?

— Э, нет, аксакал, отстаете от жизни. С господином Гитлером у нас теперь уговор. Он теперь, как говорят, наш заклятый друг. Беду жди от старого смутьяна Черчилля, сват.

— Аллах знает, кто из них самый главный смутьян. Совсем запутались. Народу покой нужен… Итак, дорогой, как же быть с чаем-то?

Алеке ничего не имел против международного положения, однако предпочитал мыслить конкретно.

Таутан деловито откашлялся, чуть подался в сторону старика, назидательно поднял палец и веско произнес:

— В связи с обострением внешнеполитической обстановки… понимаете, аксакал?.. ваш любимый курчавохвостый чай совершенно исчез, испарился. Господин Черчилль вместо чая мечтает напоить вас ядом, отравой. Ясно? Ну, конечно, это ему…

— Э, какое Шершилю твоему дело до меня?! — обиделся старик. — Я ведь с бабой его не спал!

— Ну, ясное дело, аксакал, не спали. И тем не менее не желает он, чтобы вы целыми днями дули крепкий, густой чай со сливками.

— А почему? Этот Шершил чаем, что ли, заведует?.. Наш пучеглазый лавочник — тоже вредина. У! Заупрямится — сладу нет.

— Ну, ваш пучеглазый, аксакал, — просто щенок. А вот господин Черчилль вас яро ненавидит. И вы, конечно, спросите — почему? — Таутан полез рукой в карман, чтобы достать заветный пузырек, но тут же вспомнил, что уже дней десять не закладывает насыбай. — Я вам отвечу. Во-первых, вы член колхоза. Так? Уже тем самым вы Черчиллю враг…

— Ойбай, дорогой, что ты говоришь?! Никогда никому врагом я не был!

— Подождите, подождите. Во-вторых, вы отец ударника-орденоносца. Ну, это еще полбеды. А ведь вы гордитесь сыном, одобряете его поведение. Так? Следовательно, вы еще раз Черчиллю враг…

— А что, мой Бекбаул там, на канале, с Шершилем, что ли, поцапался?

— Ойпырмау, аксакал, ну чего вы все перебиваете? Отсюда, из того, что я сказал, вытекает вывод, можно сказать, политический вывод, что господин Черчилль никак не желает, чтобы вы втихомолку наслаждались курчавохвостым чаем. И самое печальное то, что я, один из руководителей колхоза, ничем не могу вам в этом вопросе помочь. Ну, а что касается известки, то, пожалуйста, в любое время протяну вам руку помощи…

Таутан с видом человека, до конца исполнившего свой долг, указательным пальцем погладил кончики усов, швырнул подушку к стенке и улегся на другой бок. Старик Альмухан отвернул край дастархана, благодарственно помянул всевышнего и встал.

— Старуха, подай-ка кумган. Пора совершить вечерний намаз.

Едва отец вышел, молчавший до сих пор Бекбаул приподнялся, всем телом повернулся к шурину.