Южный горизонт (повести и рассказы)

Полчаса продолжается словесная перепалка с Бек-баулом. Недавний мираб наотрез отказался ехать на Ашы-кудык и сеять клевер. Причина? Никогда с клевером дела не имел и боится, что не сладит с обязанностью звеньевого. Если нет другой подходящей работы, будет по-прежнему ковыряться на бахче. Май только начался, еще не поздно сеять арбузы и дыни. Но председатель и слушать об этом не желал. Человек он был крутой, властный, привык к беспрекословному подчинению, и теперь выходил из себя оттого, что Бекбаул, рядовой колхозник, решительно не поддавался его уговорам. Правда, джигит отличился на стройке. Заработал орден, какой председателю и во сне не снился. Прославился, авторитет заимел. Все это, конечно, следует учитывать, орденоносцу необходимо воздавать заслуженные почести. Однако нельзя же, чтобы он на голову сел. Вежливость, скромность и орденоносца украшают. В колхозе скот есть? Есть, хотя и маловато. Корм ему нужен? Нужен. А в Ащы-кудыке пустует земля. Воды там нынче — залейся. Недаром ведь канал рыли. Клевер облагораживает, разрыхляет почву. Через год там можно разбить бахчу, выращивать отменные арбузы и дыни. Конечно, этот упрямец понимает все не хуже председателя. Ранее, бывало, возражать ему и в голову не приходило. Все делал, что приказывали. А теперь заартачился, как необъезженный конь. Вообще распустились люди. Привыкли возле дома копошиться, у очага, рядом с бабой и детьми. А тут — Ащы-кудык. Ночевать придется в лачуге, горячего вовремя не поешь, и чай тебе никто не сготовит. Вот и воротит каждый морду. Но ведь как не крути, кто-то должен ехать в Ащы-кудык! Сеять клевер надо во что бы то ни стало. Где зимой корм возьмешь? Опять попрошайничать? Как этого не понимают? Вот сидит сознательный колхозник, передовик, с орденом, а уперся, хоть кол на голове теши. Не поеду и баста!

А может, прицыкнуть на него как следует? Рявкнуть, чтоб душа в пятки? Сказать: "Эй, открой-ка свои зенки, кто в этом ауле баскарма? Ты или я?! Так иди туда, куда приказывают. Не то…" Только этого теперь криком не возьмешь. Вон, как набычился, ноздри раздул!

Последние дни председатель ликовал. Он радовался, что наконец-то Нурия понесла от него. Бездетность все больше удручала Сейтназара. Родичи все чаще нашептывали: "Брось эту бесплодную бабу. Возьми другую. Не то упустишь время, бобылем останешься…" А он не спешил, все надеялся. Да и думать об этом было некогда: весь день в седле мотаешься. Голова от забот пухнет. Разве до житейских дел тут? И вот дождался, смилостивился аллах, зачала, наконец, его Нурия. Стоило Сейтназару только подумать об этом, как гнев, тревога, усталость мигом улетучивались…

Так случилось и на этот раз. Поднял голову, нацелился красными, воспаленными глазами на Бекбаула, хитровато усмехнулся.

— Значит, не поеду, говоришь? Далековато, говоришь, а?! Так кто эта баба, которая тебя к юбке пришила? Родители и без тебя обойдутся. Постель никто не греет…

Бекбаул поморщился.

— Ладно, аксакал. Не о бабе речь. Живу же, не пропадаю.

— Э, брат, не говори! Жить-то по-всякому можно. Но без бабы… Может, моя свояченица…

— Оставьте свою свояченицу при себе!

— Эй, да ты что? Уж не оскопили ли тебя?!

Председатель весело расхохотался. Бекбаул не поддержал его, только еще больше потемнел лицом. И чего этот плешивый все время о бабах с ним говорит? Неужели догадывается об его шашнях с Нурией? Тогда, выходит, шурин Таутан прав? С какой стати понадобилось председателю гнать его в Ащы-кулык? Почему так настаивает? Ащы-кудык — голый такыр. Ни травинки, ни кустика. Пустыня, где и собака жить не станет. Ай, за этим, действительно, что-то неладное кроется…

Игривыми разговорами о том, о сем Сейтназар пытался все-таки уломать, уговорить молодого вдовца поехать в Ащы-кудык. Но все старания были напрасны. Председателю наконец надоело упрашивать, и он грозно нахмурился.

— Значит, сеять клевер не будешь?

— Не буду.

— Так. Тогда придется обсудить тебя на партийном собрании. Другого выхода нет.

— Дело ваше. Но я ведь не партийный…

— Каждый сознательный гражданин Советского Союза, товарищ Альмуханов, — сурово произнес председатель, — все равно, есть ли у него в кармане партбилет или нет, считается членом нашей партии. Следовательно, мы можем тебя…

— Ну, ладно, ладно! Сказал же: дело ваше.

— А если тебя за выступление против решений правления исключат из колхоза?

— Этим не испугаете, аксакал. Не мальчишка…

— Ай, Беке, хватит, пожалуй, а? Давай договоримся по-хорошему… — Сейтназар уже не знал, что делать. Ни ласка, ни угроза не действовали сегодня на обычно покладистого Бекбаула. — Ты ведь активист, гордость наша. Не так ли? Давай, оставим козлиное упрямство и все спокойно обсудим. Иди пока домой. Вечером, по пути из Саржала заеду к вам. Побалуюсь чайком. У Алеке он такой густой и душистый. Ну, как, договорились?

Сейтназар поднялся, намекая, что разговор окончен. Бекбаул, однако, не шелохнулся. Бешеным быком уставился на председателя. Потом встал, глухо пробурчал:

— Все равно в Ащы-кудык не поеду!

* * *