Южный крест

Туда, где бомбили, пронеслась тройка наших истребителей, и Мишка громко, ликующе засмеялся, словно эти три самолета могли выместить всю его злобу и боль. Остановился, проводил их взглядом. Видел, как истребители взмыли выше, сцепились с «мессерами», закружились… В ту же минуту один задымил, полетел вниз.

— Эх!.. — Мишка зажмурился. Плюнул и длинно выругался.

Он не знал, немец упал, свой ли… За эти дни пережил так много страшного, так много видел смертей, что был уверен: сбили нашего.

Надвинул каску на самые глаза, понуро пошел дальше. А куда — не знал.

Сзади по-прежнему гудело. Этот гул заходил стороной, удлинялся, и Мишке начало казаться, что немцы опять обходят, теперь уж его одного… Пролетали самолеты, немецкие и свои, не бомбили, не стреляли, словно спешили куда-то по большому важному делу.

Мишка перестал глядеть вверх.

Ему вдруг сделалось страшно: сзади бой и в стороне бой, товарищи его стоят, а он — идет, не раненый, не больной… Вон убитый и вон убитый… Лежат, сложили головы, а он, Мишка Грехов, живой. Спешит, торопится дальше от фронта…

Он видел изрытую землю, сгоревшие машины, разбитые пушки, но не видел ни одного живого человека.

Неужто продрал?..

Остановился. Потом решительно повернул назад. В это время из лощины вылетел мотоцикл, вел его боец с забинтованной головой. Сзади, судя по сапогам и галифе, сидел командир. В коляске — еще… У этого голова висела безжизненно, рука болталась возле колеса. Командир обернулся к Мишке:

— Куда? — назад!

А где зад и где перед?..

Мотоцикл подбросило, мотнуло из стороны в сторону, и через минуту он пропал.

Ничего не понимая, спотыкаясь, Мишка пошел на восток. Вспомнил — говорили про Сватово. Но где это Сватово, не знал. И что будет там, тоже не знал.

Вскоре увидел пятерых бойцов: трое лежали, а двое стояли на коленях и резали, делили буханку черного хлеба. Мишка с надеждой подумал, что, может, и ему дадут…

Подошел поближе, окликнул:

— Эй!

Трое вскочили. Двое, что резали хлеб, тоже поднялись. Не торопясь разобрали винтовки. Мишка подумал: «Не дадут». И еще подумал: «Зато не один теперь». И оттого, что обрадовался, подошел быстро; получилось, будто заторопился обличить, схватить с поличным. Не сразу понял, зачем солдаты выстроились. А тот, что оказался с краю, сделал шаг вперед: рука под козырек, большой, насупленный, с черным каменным лицом.

— Разрешите доложить… Рядовые семьдесят восьмой дивизии. Вышли из окружения. Идем на соединение со своей частью. Старший по команде рядовой Коблов!

Только теперь Мишка понял, что докладывают ему. Потому что на петлицах у него треугольники.

— Будут приказания, товарищ помкомвзвода?

Вот тебе раз…

Мишка вспомнил солдата: стрелял из пушки по танкам.

— Кто командир дивизии? — строго спросил Мишка и сам удивился своему голосу.

— Командир семьдесят восьмой стрелковой дивизии — полковник Добрынин, — и снова спросил: — Будут приказания, товарищ помкомвзвода?

— Идем на Сватово! — начальственно сказал Мишка.

Они двинулись гуськом. С Мишкой поравнялся Коблов, тихо спросил:

— Ты ведь из роты старшего лейтенанта Веригина? — и, не дожидаясь ответа, сказал: — Дойти бы к ночи до Северского Донца…

Мишка сказал:

— Дойдем.

Коблов покашлял:

— Надоело: версту вперед, сто верст — назад.

Мишка опять успокоил:

— Ничего.

— Мы-то идем, — согласился Коблов. — А вот что остались в окружении…

Сзади погромыхивало, ни ближе, ни дальше, точно немцы попугивали, подгоняли, а в стороне, очень далеко, возник, вырос непонятный шум. Туда девятками летели немецкие бомбардировщики.

Когда остановились передохнуть, один из бойцов, глядя вслед «юнкерсам», сказал:

— Похоже, с флангов заходит. Повадился паразит за ж… хватать.

— А что ж, — сердито засопел другой, — он с расчетом воюет. А мы знай прем на бугая, покель в лоб не саданут.

Перед закатом соединились с группой в тридцать человек. Солдаты несли на руках раненого артиллерийского капитана. Тот не открывал глаз, не разговаривал, временами легонько стонал. Две косматые лошаденки тащили противотанковую пушку, на подводе везли снаряды. По бокам шли раненые, держались за деревянный короб. Шли без всякого строя, не зная куда. Еще утром какой-то майор сказал им, чтобы шли на Нижнюю Дуванку. А где эта Дуванка, никто не знал.

Мишка поискал, кому бы доложить. За бричкой шел раненный в голову старшина. Тот махнул рукой:

— Придется тебе вести. Я, сам видишь, никакой.

Мишка ответил:

— Есть!

Остановил людей, построил, разбил на две группы, назначил командиров.

Бойцы видели, как неумело он все это делает, но подчинялись безоговорочно. Понимали: кто-то должен командовать.

Свернули, вышли на большак. Мишка рассудил, что ночью немецких самолетов не будет, пойдут ходко.