Читаем Южный Крест полностью

Точно ударом лицо его продернулось судорогой - Илья, наконец, что-то понял всерьез. Последние силы оставили его: породистые черты лица вдруг утратили изящество, поползли и сложились в безобразную харю. Долго сдерживаемое страдание, вынужденная покорность и бессилие рванули наружу. Он успел еще подумать, что именно унижение - вот чего он не простит! В какую-то секунду он вспомнил свою бывшую семью, свой Домашний Храм и, почувствовав в себе необыкновенную силу - как тогда, в те времена, бешеную нахрапистость, которой не смел перечить никто, заорал в точности, как в те пресветлые времена:

- Да кто ты такая передо мной!!! Ты - ничтожество!!!

Ничем не сдерживаемый вал чудовищной разрушительности, злобы невероятной силы обрушился на них. Женщины смотрели на него завороженно. А он, сжавшись весь, плюясь, дико завизжал какую-то похабщину, приближаясь к Свете. Та не могла поднять руки, ступить шагу. Полный ступор нашел на нее. В следующее мгновение он бы, наверное, раскроил ей череп, если бы дверь не звякнула и в комнату, гогоча, не ввалился Костик, а за ним и Боб с портфелем под мышкой.

Все бывшие в комнате как будто были пойманы на лету, схваченные внезапностью вторжения. Боб, не успев договорить слова приветствия, уставился на замороженную группу. Бурно меняющиеся выражения лиц так изумили его, что он остолбенел с поползшей вкось улыбкой. Ирка судорожно вздохнула.

- Ничего, Боб, ничего не происходит! - выкрикнул Илья и врезал по стулу каблуком, отчего тот, с неистовым звоном грохнув о напольные часы, выбил стекло. Илья истошно взвизгнул, с разбегу пнул входную дверь и вылетел вон.

Ирка сделала шаг к подруге, но та задрожала с огромным напряжением и, сжав свое лицо, страшно закричала. Через секунду слезы хлынули, сотрясая ее, и Боб с Иркой, бессмысленно озираясь, потащили ее к дивану. У нее началась истерика. Света что-то пыталась сказать, но не могла и, обливаясь слезами, порывалась убежать через заднюю дверь в сад. Долго не отвечала, обнимая Ирку, пряча лицо.

Видно было, что Ирка глубоко потрясена этим неожиданным для нее обликом Ильи. Она определила Свету ночевать в своей комнате, а мужа и сына отдала на попечение друг друга до следующего дня.

В печали прошел этот вечер. Света говорила и много плакала. Ирка слышала необычные вещи, не слыханные от подруги раньше. Глубокое, темное еще для самой Светы изменение произошло с ней за последние месяцы, та большая работа, которая началась годы и годы назад - кто знает, как давно - но не вызревшая, не проявленная раньше. Можно предположить, что в ее личности было что-то, что позволило соскочить с точки замерзания. Сила чувств, искренность переживаний или обостренное чувство искажаемой справедливости, ответить одним словом трудно. Только то, что представляло для нее годами несомненный интерес, теперь отчего-то оказалось в тени. И для нее мало-помалу наступили вот эти, настоящие времена. Под влиянием новой любви или отвергнутых, неразделенных чувств, или просто потому, что пришло время: кто угадает, почему и когда все, что скапливается в сердце годами, вдруг, без спроса, неумолимо пробивает себе путь наверх. Во времена прорастания созревших зерен, в те времена, когда легкими блестками опадают все щиты и за отшлифованной поверхностью собственного облика проступает нежная мякоть нетронутой сердцевины. Во времена самосуда, справедливость или несправедливость которого не видна и приговор не очевиден и годы спустя.

Света говорила: печальными и вдумчивыми были ее слова. И это были другие мысли и о других ценностях, взятые с тех сторон, которые раньше нимало не занимали ни ту, ни другую женщину. Как будто с натугой ржавого колеса ворочалось что-то внутри, разминая и поднимая из глубин непонимаемые, никчемные доселе, но, оказывается, такие реальные и живые представления.

- Ириша, - шептала Света в полумраке, - знаешь кого я любила больше всего?

- ?

- Папу. Спросишь: "Зачем ты от него сбежала?"

- Спрошу. И маму зачем увела?

- Не знаю, как это рассказать... Ты ведь его не видела? - она натянула на себя одеяло, как кокон. - Он ребенок, ласковый такой. Ему уже за пятьдесят, а у него глаза, как у... ангела. Он вообще как неотсюда. Ты таких встречала?

- Нет. Только слышала, что такие попадаются.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Заберу тебя себе
Заберу тебя себе

— Раздевайся. Хочу посмотреть, как ты это делаешь для меня, — произносит полушепотом. Таким чарующим, что отказать мужчине просто невозможно.И я не отказываю, хотя, честно говоря, надеялась, что мой избранник всё сделает сам. Но увы. Он будто поставил себе цель — максимально усложнить мне и без того непростую ночь.Мы с ним из разных миров. Видим друг друга в первый и последний раз в жизни. Я для него просто девушка на ночь. Он для меня — единственное спасение от мерзких планов моего отца на моё будущее.Так я думала, когда покидала ночной клуб с незнакомцем. Однако я и представить не могла, что после всего одной ночи он украдёт моё сердце и заберёт меня себе.Вторая книга — «Подчиню тебя себе» — в работе.

Дарья Белова , Инна Разина , Мэри Влад , Олли Серж , Тори Майрон

Современные любовные романы / Эротическая литература / Проза / Современная проза / Романы
Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза