Южный узел

— Такой, именно такой, — поддразнил приятеля Вяземский. — Берёт как с крестьянок. Право первой ночи. Мы все для него крепостные.

Пушкин не мог связать одно с другим и внутренне продолжал не соглашаться, хотя наружно и поддержал Вяземского.

— Но хуже всего, — князь Пётр снял очки и протёр их носовым платком, — что она его всё ещё любит. Вернее, — он поколебался, стоит ли говорить, — любит именно его, а все остальные…

Вяземский с досадой, не чокаясь, осушил бокал. Потом выдохнул в рукав, как будто пил водку. Сверчок смотрел на друга с искренним состраданием.

— Не говори, — попытался успокоить он. — Сравнение будет в твою пользу…

— Вот только утешать меня не надо! — рассердился князь. — Не тот повод. И не вздумай проболтаться княгине Вере.

Сверчка удивил его страх.

— Твоя супруга и сама не промах. Станет ли тебя стыдить мелочами? А зря ты женился.

Пётр Андреевич кивнул.

— Зря не зря, а дело прошлое. Вера — истинный друг. Да и хорошо иметь под боком законную блядь. Ты-то, гляжу, к Олениным зачастил. Хочешь всех и себя в первую голову уверить, будто влюблён?

— Я и сам пока не знаю, — Пушкин вернулся в кровать. — Какие глаза! Простые, как у ребёнка, вся душа видна до донышка.

— Кстати, тоже фрейлина, — заметил, ожидая предсказуемой реакции. — Гляди, когда окажется, что в бутоне уже побывал червячок, имей довольно ума не блажить об этом на каждом перекрёстке.

Кровь бросилась Сверчку в лицо.

— Нет. Не может статься. Твоя Россети глазами во все стороны сечёт. Мудрено ли, что ты не нашёл мёда в улье? А Аннет робкая, я сию породу знаю. Если уж тебе нужна вакханка, поедем к Закревской. Графиня принимает ночь-заполночь. А чистых не тронь!

Обида друга насмешила Вяземского.

— А что как я приударю за Аннет?

Пушкин задохнулся от возмущения.

— Не посмеешь!

— Почём тебе знать?

Они бы продолжали перебраниваться, если бы дверь в комнату наотмашь не распахнулась и внутрь размашистым шагом не вступила гренадер-баба в чёрном шёлковом бурнусе, капюшон которого она даже не считала нужным накинуть на голову.

— Сударыня, в Италии есть дерево, которое местные жители дразнят бесстыдницей, — сообщил Вяземский.

— Это платан, — не смущаясь, отозвалась графиня Закревская. Она сухо кивнула бывшему любовнику и повернулась к постели Сверчка. — Болеть? — гнев и обида слышались в её голосе. — Или пить? — чёрные глаза обратились на бутылку шампанского. — Сударь, я вас забираю к себе. Иначе увёрткам не будет конца. Мне сказали, вы играете сутки напролёт. Дурно.

— А ваш муж, мадам? — насмешливо осведомился Пётр Андреевич. — Неужели он потерпит любовника под своей крышей?

Аграфена Фёдоровна величественно повернулась к нему.

— А кто его будет спрашивать? К тому же вы удивитесь, князь, но Александр Сергеевич мне не любовник. Друг, советник, даже сводник, может быть, но никак не любовник.

С этими словами великанша сгребла Пушкина в охапку и, не слушая возражений, понесла к двери.

— Ты всегда хотел, чтобы женщины таскали тебя на руках! — нёсся вслед голос Вяземского.

* * *

Анна Алексеевна Оленина очень хотела бы походить на графиню Закревскую, если бы не боялась всеобщего осуждения. Ей бы понравилось, если бы о ней сказали: «дама с прошлым». Но она была барышней, причём барышней на выданье. А барышням прошлое не полагается. Иначе настоящее никогда не превратится в будущее.

Недавно её познакомили с Пушкиным. Но он менее всего мог заинтересовать девицу, хотя и оказывал ей знаки внимания. Сначала рассеянные. Потом по мере посещения дома родителей всё более и более заметные. Это раздражало и дразнило одновременно. Потому что не могло привести ни к чему серьёзному. Но любопытство заставляло Аннет тратить время на то, что никогда не принесло бы плодов, — на разговоры с поэтом.

Они встретились на балу, который давала мадам Хитрово. Елизавета Михайловна держала сочинителя под руку и подводила ко всем гостям, точно угощая невиданным лакомством. Сверчку это не нравилось. Он то кусал ногти, то бормотал дерзости: «Вот вам Пушкин, он весь сахарный, а зад у него яблочный, его разрежут и всем дадут по кусочку».

Расслышав, Аннет рассмеялась. Он посмотрел на неё недружелюбно и уставился в пол.

«Вот неприятный человек, — подумала фрейлина. — Хотя, говорят, гений. И государь его отличает. Потому-то все из кожи вон лезут, чтобы услужить ему. Не его, Пушкина, а монаршего внимания ради. Как у нас всё пошло!»

Насилу расцепив руки с Елизаветой Михайловной, Сверчок забился в угол и стал наблюдать за танцующими, отпуская язвительные замечания. Если бы Аннет слышала, что он назвал её горбатой, писклявой и неопрятной, ни за что бы не подошла.

Оробевшую девушку поманила мать.

— Ступай, отличи нашего поэта, пригласи его в контрданс.

Анне Алексеевне захотелось забраться под стол, но она повиновалась. Небрежность, с которой Пушкин спросил, где её место, лишний раз доказывала его равнодушное пресыщение общими ласками.

«Чем мы, несчастные, платим за своё рождение в женской доле? — думала Аннет. — Вечным презрением своих господ и хозяев. Что несносно. И унизительно».