Южный узел

Напугал до медвежьей болезни. Если угроза исходила от одесских неприятелей графа, чего друг не исключал, то сейчас они затаятся, переждут, чтобы не быть обнаруженными. Значит, с этой стороны Михаил может какое-то время не опасаться удара.

А если не от них?

* * *

Вечером к Бенкендорфу в особняк Льва Нарышкина проник Эразм Стогов. Сам хозяин дома толокся в лагере под Анапой, а то бы удостоился от старого приятеля пары ласковых. Нашёл, с кем связаться! И на кого поднять голос!

Стогов прибыл на шлюпе «Быстрый» и намеревался, доложившись, на нём же отправиться к эскадре. Официально он сопровождал офицеров с «Рафаила» в Севастополь. Ну, и завернул по дороге.

— Каковы ваши наблюдения?

— Пишет злодей, — отозвался майор. — Рисует.

— Чего рисует-то? — не понял шеф жандармов. — У них карт нет?

— Каждую бухточку, каждую мель. Трёхвёрстку составлять можно.

— Хороший наблюдатель, — похвалил Бенкендорф. — Нам бы таких.

Стогов не почёл долгом обидеться. У англичанина — своё дело, у него — своё. Он был рад-радёшенек новому заданию. После случая на Невском остальные офицеры отделения только что не забрасывали его фантиками от конфет. Смеялись. А чего смеялись? Сами по таким местам не хаживали? Полно врать.

Вдруг шпион. Поедет на корабле Грейга. Маршрут Александера ушлые специалисты построили ещё в Петербурге.

— Зовите мне этого, Соломина-Скирдовского, — распорядился тогда Бенкендорф. — Бывший флотский. Такого и надо.

Получив от Мордвинова больше инструкций, чем мог запомнить, Стогов ринулся к Николаеву. На полторы недели опередил и императорский поезд, и своего ненаглядного британца.

Грейг, получивший все необходимые письма, принял жандарма, конечно, без восторга. Мало ли что тот нароет? Но Эразм рыл только в одну сторону. Копать под адмирала ему ещё не позволяла старая выправка.

— Как наблюдатель связывается со своими? — Ночной вид Бенкендорфа был комичным. Он сидел среди развороченных перин, в батистовой сорочке и в колпаке с кисточкой.

А перед ним стоял едва не навытяжку морской офицер в чёрной плотной куртке и с клеёнчатой шляпой в руках.

— Да вы садитесь.

Стогов сел, теперь гораздо увереннее, чем когда-то при первой встрече, в кабинете шефа жандармов.

— Связь была?

— Не могу точно сказать, — Эразм замялся. — Он встретился с какими-то рыбаками. Не то болгарами. Не то греками. И передал им деньги. Якобы за форель. Но мне мешочек показался тяжеловатым для рыбы. И форель на камбузе для гостя не готовили. Я нарочно кока расспросил.

— А бумаги были? Тетради?

— Никак нет.

Очень не хотелось думать, что на Воронцова покушались англичане. Но ведь он сам говорил, что его переговоры в Лондоне прошли не так гладко, как хотелось бы.

* * *

Между тем Воронцов не рассказал другу о важном. Он всегда был скрытен. Не по природе. От воспитания. Это у нас люди, как двери, — вот-вот слетят с петель, криво висят и хлопают на ветру. А в приличных странах… Кроме того, Михаила Семёновича за тридцать лет службы школили и больно били по самолюбию, особенно покойный Ангел. Поэтому теперь он не мог вот так, с порога, первому встречному… ну хорошо, старому другу, которого тридцать лет держал у сердца как самого близкого…

Пуганая ворона куста боится. Шурка вечно при государе, а государя Михаил Семёнович опасался как источника непредсказуемых гонений. Если бы ему не удалось оправдаться по доносу? Опять Голгофа? Недовольство? Придирки?

Накануне покушения граф был неприятно удивлён явлением у него в шатре молодого английского офицера, который без особого труда проник в лагерь, миновал редут, часовых и даже охрану около входа.

— Вы напрасно вините своих солдат, ваша светлость, — Джеймс улыбнулся, как обычно, не разжимая зубов, одними уголками рта. — Моё искусство как раз и состоит в умении никого не тревожить. Если бы вы знали, сколько раз я исчезал и возвращался в лагерь персов под Тебризом.

— Этим и объяснялось их упорство на переговорах?

Михаил Семёнович не относился к тем людям, которых можно застать врасплох. Казалось, даже с походной кровати он вставал в мундире и с чистыми воротничками. Истинный джентльмен. Даже странно было видеть на нём русские знаки различия.

По какой-то роковой ошибке Воронцов родился здесь и всю жизнь вынужден был терпеть этот каприз мироздания. Хотя его вкусы, привычки и предпочтения тяготели к Британии. Так, во всяком случае, Александеру аттестовало графа лондонское начальство. Но оно и в Грейге видело только англичанина… Воронцов же коренной русский, и если у Грейга порой проскакивало чужое, от долгих лет жизни и службы на чужбине, то что же говорить о человеке, в котором варварство лишь усыпили хорошей дозой воспитания? Неизвестно, в какой момент натура прорвётся.

— Чему обязан вашим визитом? — осведомился Воронцов, указывая гостю на лёгкий складной стул возле стола. Вежливость прежде всего.

Джеймс подождал, пока хозяин сел сам, и только тогда последовал его примеру. Надо соблюдать субординацию.