Ива-иволга

Узбекский обряд они дурашливо исполняли всякий раз, когда назревали какие-то важные дела. Религия здесь ни при чём, никаких издевательств над национальными традициями в этом не проскальзывало, молодости свойственно находить смешное во всём. Лёнчик напевно бубнил, остальные заунывно гундосили.

Встали вокруг учака, улыбаются, руки к лицу сложили. Лёнчик затянул:

– Бисмил-ло-о рахмон рахи-им!

Подхватили в нос:

– У-ну-а-йа, у-ну-а-йи….

Дальше всегда шла тарабарщина. Язык Лёнькин виртуозно выписывал пируэты, складывая на мусульманский манер ал-ля-хи – мал-ля-хи. Шутейно сосредоточенный Лёнчик и собственное гнусавое нытьё обычно приводили к веселью, почему сейчас были серьёзными? Неизвестно. Смотрели как лопаются пузырьки в казане, как утробно пыхтит ярко-оранжевый маслянистый зирвак, и старательно выводили:

– Бисмил-ло-о рахмон рахи-им!

– У-ну-а-йа, У-ну-а-йи….

Никто из них даже представить не мог, что помимо личных драм, будет трагедия огромной страны и миллионов людей. А Узбекистан внезапно забудет о восточном гостеприимстве, о вековом совместном проживании многонационального народа и укажет на дверь детям своим. Чёрной краской напишет на бетонных заборах: «Русские в Рязань, татары в Казань, а корейцев сделаем рабами». Можно сколько угодно говорить о социально-экономических проблемах в целом по стране, но это было. Кому-то понадобилось разжигать межнациональную вражду и делали это умело. Резня в восемьдесят девятом сначала в Фергане, а совсем скоро разгоревшиеся пожары рядом под Ташкентом породили страх – а, вдруг, и нас?

И плыло над уютным русским двором посреди узбекской махалли тягучее, как патока, муторное пение:

– Бисмил-ло-о рахмон рахи-им!

– У-ну-а-йа, У-ну-а-йи….

«Во имя Аллаха, милостивого и милосердного»!

«Отче наш, сущий на небесах!

Да святится имя Твое;…. Спаси и сохрани»!

– Не плачь девчонка, пройдут дожди, – во весь голос взревел Саня, Белка испуганно гавкнула. Он взял чашку с рисом, поставил её на голову и помаршировал с ней вокруг учака.

– Солдат вернётся, ты только жди! – ухнули ещё двое новобранцев, топая следом и широко размахивая руками.

Собака крутилась между пацанами, Ленка смеялась, отхаживала их полотенцем и приговаривала:

– Дурачки! Вот дурачки!

Глава седьмая

Ленка с лёгкостью поступила в Барнауле на экономический факультет Алтайского политехнического института. Почему Барнаул? Да потому, так решила и всё. Сама поехала с одноклассницей Риммой, сама подала документы и заселилась в общагу. Вступительные экзамены сдала на пятёрки, а Римма завалила, но возвращаться не захотела и пошла в Барнаульский кооперативный техникум.

Бойкую пацанку Ленку выбрали старостой группы. Она успевала учиться, носилась с разноцветными талонами на продукты, выдавала их под роспись, что-то организовывала, в общем, студенческая круговерть затянула. По единодушному мнению нескольких поколений людей время самое счастливое, беззаботное и запоминающееся. Влюблялись и женились, как правило, именно в эти годы. Почему после окончания института девчонкам задавали вопрос «А что, до сих пор не замужем?», непонятно. Как будто они засиделись в девках и теперь если и сгодятся кому, могут считать – жизнь удалась. Неразобранные вековухи двадцати двух – двадцати трёх лет от роду отвечали уклончиво:

– Нет достойных.

На самом деле их не было никаких – ни достойных, ни не достойных. Отчего-то среди детей, рождённых в конце шестидесятых – начале семидесятых, девочек оказалось значительно больше. Запрограммированные на жизненный алгоритм «свадьба – воспроизводство – воспитание детей – внуков – счастливая старость», многие оказывались невостребованными. Пункт «карьера» тогда в женской повестке отсутствовал и для исконно девчачьих факультетов проблема из проблем.