Иван

Виктор поднял несколько штук, протер пальцами и обмер: в его руках были золотые российские червонцы 1701 года выпуска достоинством в три рубля. Сколько их было всего — он не сразу понял. Вырвав вокруг впадины траву, увидел какой-то белый кружок, торчащий между камнями, поднял камень, за ним другой и, отбросив от белого кружочка, увидел ручку с дорогой отделкой, скорее всего, семейной сабли. Разгребая место, где были обнаружены червонцы, Виктор вытащил остатки черного саквояжа с обрамленными латунными пряжками ремнями. В нем лежали, может быть, когда-то очень ценные, а сейчас полностью истлевшие бумаги. Они, слившись в единый комок, не поддавались не только прочтению, но даже и разъединению. И Виктор отбросил их как ненужные. Собрав монеты, он сложил их в карман рюкзака и отнес в сторонку.

В углублении, где лежал саквояж, виднелся обломок довольно прочной доски. «Дуб», — подумал Виктор и с трудом вытащил кусок. Руками стал отбрасывать землю. Почти четко вырисовывались очертания дубового гроба. Ручка сабли почти полностью освободилась, но ножны уходили вглубь. Отбросив в сторону еще несколько камней и щепок, траву, Виктор еще раз попробовал вытащить саблю, но она не поддавалась — чем-то была придавлена. Отгребая землю, Виктор вдруг совсем неожиданно снял ком земли с черепа, как показалось — даже сверкнувшего на солнце своей светло-желтой плоскостью: прямо у черепа торчал еще один обломок доски и, вытащив его, Виктор попробовал пошевелить саблей. И она поддалась — сначала медленно, а потом вдруг резко выскочила из ножен. Виктор осмотрел лезвие и, ничего не обнаружив, стал копать уже саблей и выкопал ножны, но какие! Украшенные орнаментом и узорами, они, пролежав столько лет в земле, не потеряли своего прежнего вида. В самом верхнем углу Виктор прочитал: «Графъ Чубаровъ В.И.»

Глава восьмая

Софья Ивановна умерла тихо, спокойно, даже безмятежно. Сидя в кресле-качалке на веранде, она, как всегда, читала очередную книгу, бесчисленное множество которых хранилось у нее в самых разных местах. Дочитав до интересного ей места, она остановилась, заложила между страниц палец и, закрыв глаза, блаженно задремала, да так и осталась, пока Николай Николаевич, обычно после обеда водивший ее на прогулку, не зашел во двор и не поднялся на веранду. Увидев полулежащую в кресле с довольным лицом Софью Ивановну и подумав, что она спит, ушел, но потом вернулся, так как вспомнил, что другая рука ее как-то безжизненно висела плетью, почти касаясь, пола. Подойдя ближе, увидел цвет ее лица и все понял.

Для Ивана, отнюдь не обласканного жизнью, это была очередная потеря. Софья Ивановна была для него лучшей из лучших людей, которых он встречал на своем пути. Он никогда не забудет, как Софья Ивановна, в очередной раз выслушав настойчивую просьбу своего внука Володи о переезде в Москву, вдруг очень буднично и просто сказала:

— Ты видишь этого парня? — указала она на Ивана. — Он стоит в самом начале жизненного пути и ему в данный момент я нужнее всех.

Владимир развел руками, говоря этим — «я пас», и согласился.

Софья Ивановна все обещала рассказать Ивану, как и при каких обстоятельствах, исчезли ее родители — граф и графиня Чубаровы: «Вот выберем тихий спокойный вечер, когда нам никто не помешает, когда не будет бубнить этот черный ящик (так называла она телевизор), и я поведаю тебе обо всем. Но это мои предположения, так как я толком ничего и сама не знаю». И вот… поведала. Если бы не Николай Николаевич да Никита Игнатьевич (что очень удивило Ивана), он бы не знал, что делать. Отец Оли оказался человеком твердым, практичным и сердечным. «Ты, Ваня, пойми меня правильно, — сказал он в тот злополучный вечер, когда они с Олей приехали в Старый Крым, — я не знаю, чем кончатся ваши отношения с Олей, но, отбрасывая все, я хочу тебе просто помочь. У меня сейчас десять дней отпуска, рассчитывай на меня». И он не ждал команды или просьб. Поговорив с Николаем Николаевичем несколько минут, они начали действовать.

Сейчас Иван это вспоминает, как плохой сон, который уже заканчивался. Прилетал и Владимир, единственный оставшийся от Чубаровых, и, пробыв неделю, улетел, сказав Ивану: «Если что, звони, я всегда откликнусь».