Иван Берладник. Изгой

    - Служил он тебе много лет, служил верно и крамолы не ковал. Довольствовался тем, что получал от щедрот твоих. По рождению он князь, хоть и изгой и в родстве с Галицким князем, за коим дочь твоя. А значит, и тебе родственник. Ты же родню свою дальнюю не пощадил и верного слугу своего, который тебе крест целовал, в цепи заковал и не просто в нужде держишь, а на смерть отдаёшь! Как можно такое вершить? Ведь ты - отец всем! За всех в ответе! И сей грех клятвопреступления, коли выдашь князя Ивана, ляжет на тебя тяжким бременем!

    Юрий молча, пригнув голову и сопя, как бык, слушал.

    - Дивно мне слышать от тебя, отче, слова сии, - только и вымолвил он.

    - И мне дивно, ибо боюсь за душу твою, княже. Ибо ежели перед смертью взмолится князь Иван о тебе, то мольба невинно убиенного достигнет престола Всевышнего, и не скроешься ты от возмездия. О тебе пекусь, княже. Не даю тебе греха совершить, за который не токмо тебе, но как бы и детям, и внукам твоим расплачиваться не пришлось.

    У Юрия было шестеро сыновей, подрастали и внуки - трое Андреевичей да двое Ростиславичей. Дочь Ольга в замужестве уже родила Ярославу Галицкому сына… Тому самому Ярославу…

    - Добро, - молвил Юрий. - Ступай, отче. То моё дело, мне за него и ответ держать!

    Теряясь в догадках, терзаясь, что уступил совести и вступился за узника вопреки велению разума, покинул княжий двор игумен. И не знал он, что явившийся позже Константин Серославич - боярин хотел знать, когда галичанам можно будет уехать, увозя пленника, - получил отказ: князь Юрий покамест не готов выдать Берладника и просит повременить.

    Священник, что подавал Ивану в кувшине воду, впрямь был родом не из Киева. Приехал он этим летом вместе с новым митрополитом Константином. Едва вступил в Киев Юрий Долгорукий, ставленный Изяславом Климент Смолятич покинул митрополичьи палаты и удалился на Волынь к старшему сыну Изяславову, Мстиславу. Юрия обрадовал сей отъезд - жене-гречанке тоже было тягостно, что на митрополичьем столе сидит русич, когда от веку повелось, что Византия - мать православной веры. Ещё из Суздаля писала она отцу, чтобы император прислал на Русь митрополита-грека. И вот мечта сбылась.

    Константин Первый был полон решимости искоренить ереси, которые пошли от русского самовольства. О Руси у него были свои представления - дикая, мол, страна. В городах стоят храмы, а в деревнях по-прежнему молятся деревянным идолам и истинного бога не почитают. Да и сами русские зело буйны, подвержены многим порокам - достаточно вспомнить, как порой ведут себя гребцы на судах, пристающих в Константинополе. А поп-расстрига Иван с его ересью об «Ивановом царстве»! Да и сами послы и купцы позволяют себе разговаривать с императором Византии непочтительно. Из истории Константин знал, что ещё недавно был при дворе целый корпус из славян, но те подняли восстание, едва узнали, что князь с Руси, некий Олег (Олег Святославич, коего Всеволод Ярославич, отец Владимира Мономаха, заточил в Византии. - Прим. авт.) заключён под стражу. С тех пор славян убрали - а то ещё и самого императора в запале порешат! С этих русских станется! А теперь ещё и ереси!

    Поэтому, только сойдя с корабля, новый митрополит предал анафеме и Климента Смолятича, и все дела его, и заодно тех, кто стоял за него. А после углубился в изучение русской жизни, чтоб знать, какими пороками страдает народ и как глубоко они сидят. С тем часто отправлял в город своих слуг - тех, что лучше других разумеют русскую речь, - пускай смотрят, слушают и обо всём доносят. Заодно завёл знакомство с игуменами всех монастырей в окрестностях Киева и начал писать письма в другие города.

    Брат Серафим был одним из тех, кого митрополит посылал в город. Воротился он в явной тревоге, и Константин понял - монах что-то разведал.

    - Молви, сын мой, что нынче случилось в Киеве? - спросил он, проведя монаха в келью, где обычно братия докладывала митрополиту обо всём увиденном.

    - Зрел я казнь лютую, - вздохнул честный Серафим. - Князь Юрий слугу своего верного, не сказав вины его, держит в порубе, мучая жаждой и голодом. Слуга тот, именем Иван Ростиславов сын, Берладник прозвищем, - Серафим с трудом выговорил непривычное отчество и прозвание узника, - восемь годов служил князю, водил его полки в бой, выполнял все приказы, а ныне терпит нужду ни за что ни про что!

    - Ни за что князь карать не будет, - назидательно молвил Константин. - Ибо Князева власть - от Бога. Супротив княжьей власти восставать - что супротив Бога идти. Видать, согрешил сей Иван Рати… Расти… - Он отмахнулся, не выговорив отчества и отпустил брата Серафима.

    Но через несколько дней пришёл ответ от игумена Анании, который в числе прочего упоминал о Берладнике. Прочитав внимательно немногие строки, касающиеся пленного, и узнав, что тот княжьего рода и дальний родич Юрия, Константин задумался.