Иван Болотников

– Подь ко мне, голуба. Экая ты усладная, – все больше распаляясь, произнес Евстигней, пытаясь поймать девку. Но Варька, легкая и проворная, звонко хохоча, носилась по горнице.

– А вот и не пойду! Не пойду, Евстигней Саввич!

Евстигней подскочил к сундуку, рванул вверх крышку. Полетели на Варьку кики, треухи, каптуры ¹⁶⁷, летники, телогрейки и шубки, чеботы, башмаки и сапожки. И все шито золотом, низано жемчужными нитями и дорогими каменьями.

– Все те, Варька. Все те, голуба!

Варька перестала смеяться, зачарованно разглядывая наряды. Евстигней тяжело шагнул к ней, стиснул, впился ртом в пухлые губы. Варька затихла, обмерла, а Евстигней жадно целовал ее лицо, грудь, шарил руками по упругому, податливому телу. Затем поднял Варьку и понес на лавку. Положил на мягкую медвежью шкуру.

– Люба ты мне.

Но Варька вдруг опомнилась, соскочила с лавки и метнулась к двери.

– Ты что?.. Аль наряду те мало? Так я ишо достану, царевной тебя разодену.

– На надо мне ничего, Евстигней Саввич.

– Не надо? – обескураженно протянул Евстигней. – А что те, голуба, надо?

– Под венец хочу, – молвила Варька и вновь, звонко рассмеявшись, выбежала из горницы.

На другой день Гаврила ходил тихий и понурый, кося глазом на хозяйский подклет. Там пиво, медовуха и винцо доброе, но висит на подклете пудовый замок. А голова трещит, будто по ней дубиной колотят.

Вяло ворочал вилами, выкидывая навоз из конского стойла. Пришел Евстигней, поглядел, молвил ворчливо:

– Ленив ты, Гаврила. И пошто держу дармоеда.

Гаврила разогнулся, воткнул вилы в навоз. Кисло,

страдальчески глянул на хозяина.

– Ты бы винца мне, Саввич. Муторно.

– Кнута те! Ишь рожа-то опухла. У-у, каналья! Чтоб до обедни стойла вычистил. Да не стой колодой. Харю-то скривил!

– Дык, не нальешь?

– Тьфу, колоброд! Послал господь работничка. Я тебе что сказываю?

Гаврила скорбно вздохнул и взялся за вилы. А Евстигней, бубня в бороду, вышел из конюшни.

«Давно согнать пора. Одно вино в дурьей башке… Да как прогонишь?» – подумал, почесав затылок Евстигней.

Нет, не мог он выпроводить с постоялого двора Гаврилу: уж больно много всего тот ведал. Мало ли всяких дел с ним вытворяли. Взять того же купчину гостиной сотни. Без кушака уехал Федот Сажин. Гаврила ходил и посмеивался.

»

– Ловок же ты, Евстигней Саввич. Мне бы вовек не скумекать.

Норовил схитрить, отвести от себя лихое дело:

– Полно, Гаврила. Удал скоморох кушак снес.

– Скоморох… А из опары-то что вытряхивал? Хе…

Евстигней так и присел: углядел-таки, леший! И когда

только успел? Поди, за вином крался: в присенке бражка стояла. Надо было засов накинуть. Ну, Гаврила!

– Ты вот что… Не шибко помелом-то болтай. Ступай на ворота.

– Плеснул бы чарочку, Саввич. Почитай, всю ночь Федоткиных мужиков стерег.

Глаза у Гаврилы плутовские, с лукавиной, и все-то они ведают.

– Будет чарка, Гаврила. Айда в горницу. Варька!.. Неси меды и брагу.

Напоил в тот день Гаврилу до маковки, даже три полтины не пожалел.

– Прими за радение, Гаврила. И чтоб язык на замок!

Гаврила довольно мотал головой, лез лобызаться.

– Помру за тя, Саввич… Все грехи на себя приму, благодетель. Нешто меня не ведаешь?

Видел Евстигней: будет нем Гаврила, одной веревочкой связаны. Ежели чего выплывет, то и ему не сдоб-ровать…

Евстигней пошел от конюшни к воротам. Выглянул из калитки на дорогу. Пустынно. Обезлюдела Русь, оскудела. Бывало, постоялый двор от возов ломился, не знаешь, куда проезжих разместить – и подклет, и сени забиты. Зато утешно: плывет в мошну денежка.

Ныне же – ни пешего, ни конного, торговые обозы стали редки. Лихо купцам в дальний путь пускаться: кругом разбой. Того гляди и постоялый двор порушат.

Перекрестился и повел глазами на Панкратьев холм. Вот и там безлюдье, не шумит мельница, не машет крыльями, не клубится из ворот мучная пыль. Мужик летом голодует, весь хлеб давно съеден, пуст сусек, надо жить до нови. А и ждать нечего: на Егория, почитай, ниву и не засевали, – остались на селе без овса и ржицы. Побежал мужик в леса, на Дон да за Волгу. Худое время, нет мошне прибытку.

Евстигней, заложив руки за спину, пошел в горницу. В сенцах столкнулся с Варькой. Та пыталась увернуться, но в сенцах тесно, вмиг угодила в сильные; цепкие руки.

– Не надо… Пусти!

– Не ори, дуреха. В храм завтре пойдем. Беру тебя в жены.

Глава 10 ССЫЛЬНЫЙ КОЛОКОЛ

Позади послышались громкие выкрики:

– Но-о-о! Тяни-и-и!.. Тяни, леший вас забери!

В ельнике мелькнула фигура всадника в красном кафтане.

– Стрельцы, – насторожился Васюта.

Сошли с дороги в заросли, . притаились. Показался обоз. Впереди, по трое в ряд, ехали стрельцы с бердышами; за ними следовала подвода с железной клеткой.

– Господи боже… Что это? – изумленно и оробело прошептал Васюта.

Обоз и в самом деле был необычным. В клетке везли не татя лихого, не государева преступника, а… колокол в черном покрывале. Три мощных гривастых бахмата тащили по размытой дороге диковинную телегу.