Иван Болотников

– Не сегодня-завтра должон из Москвы приказчик приехать. Он вас переманивал, ему и ответ держать. Деваться некуда: придется Калистрату и за пожилое, и оброчные деньги дворянину вернуть. Вот Капуста и утихомирится, – успокоил Исай.

– Дай бы бог, милостивец, – перекрестился Карпушка и побежал оповещать беглых мужиков.

– Поди, жаль, Исаюшка, винца-то? На Вознесенье господне чать настоечку сготовил? – сказал один из мужиков.

– Для доброго дела вина не жалеют, – отозвался Болотников и не спеша побрел на свой двор. Скоро сенокос – надо косы ладить.

Возле телеги сгрудились мужики, бабы и девки, пришедшие взглянуть на пьяного дворянина. Подъехали че-лядницы с самопалами. Разузнав, в чем дело, холопы взвалили Митрия Флегонтыча на телегу и повезли назад в Подушкино.

Глава 5 КАБАЛУ – В ОГОНЬ

Ночь.

Горят яркие звезды в черном небе. Тихо внизу, дремотно, но над бором ветер погуливает, шелестит хвоей.

Возле избушки, обхватывая жарким пламенем смолевые пни и сухие сучья, полыхает костер, поднимая к вершинам огненные искры и густые сизые клубы дыма.

– Обрадовал ты меня, парень. Великое дело для ватаги сотворил. Ото всех мужиков тебе поклон низкий, – радушно обнимая Болотникова, произнес Федька Берсень.

– Ну, приступим благословясь, родимые, – вымолвил бортник, выбрасывая из сундучка грамотки страдного люда.

Иванка, Федька и Василиса поднялись с земли, обступили костер, а Матвей^ истово перекрестившись, взял в охапку столбцы, проронил:

– Полезай, кабала, в огонь. Прости, осподи, нас грешных.

Старик швырнул грамотки в костер и кряхтя опустился на деревянный обрубок. Затряс бородой, ладонью глаза заслонил от едкого дыма.

К бортнику подошел Берсень. Радостно облобызал деда, молвил весело:

– По такому случаю и пир затеять не грех. Чай, найдется у тебя, Семеныч, медовуха?

– Вначале сундучок спрячьте, а затем и вечерять можно, – проговорил Матвей и принес Федьке заступ.

Болотников и Берсень отнесли сундучок в заросли, зарыли в землю, забросали бурьяном и вернулись в избу.

Матрена подала на стол ендову с хмельной медовухой, краюху хлеба, лепешки и миску душистого свежего меда.

Василиса вышла было в горницу, но ее воротил Берсень.

– Присядь с нами, Василиса. Чего гостей чураешься? В последний раз, должно, тебя вижу.

Девушка глянула на бортника. Матвей согласно кивнул головой.

– Повечеряй с нами, дочка. И ты, старая, садись.

Бортник налил всем медовухи и Василисе чарку придвинул. Девушка вспыхнула, но чарку приняла: перечить старшим не дозволено.

– Мамон на днях не наведывался? Где-то он с княжьими послужильцами шастает. Не ведаешь? – спросил Федька.

– Да ты не тревожься, родимый. За Нелидовскими озерами он ноне стоит. Я его тропы знаю. Все ждет, когда вы за рыбой да дичью придете. Ночью на заимку Мамон не заявится. Ватаги твоей он сам побаивается. А ежели и нагрянет – собака упредит. Зубатка Мамона теперь за версту учует… Когда уходить из лесу надумал?

– Завтра, Семеныч.

– И куда, друже? – спросил Иванка.

– Вначале за Камень ¹хотели пробираться – на земли Ермака. А нонче передумали. В Дикое поле к казакам пойдем.

– Вот то верно, друже. Живет там вольное братство. Русь велика, но вся правда в Поле сошлась. – вымолвил Болотников и поведал крестьянскому атаману многое из того, о чем ему рассказывал Пахом Аверьянов.

После выпитой чарки Василиса разрумянилась, глаза ее

Камень – Уральские горы.

заискрились живым и радостным блеском, как в былые времена, когда в родной деревеньке весело и беззаботно водила она с подружками озорные хороводы.

Когда Иванка заговорил, девушка робко взглянула на него, а потом еще и еще раз. Лицо у парня открытое. Черные кольца волос упали на смоляную бровь. Голос неторопливый, но звучный. От всей плечистой фигуры и смуглого сухощавого лица веяло молодой здоровой силой.

Девушка отвела от Иванки взгляд. Что это? Отчего так сердце бьется? Ужель от выпитой чарки, а, может, от черных Иванкиных глаз? И щеки еще больше запылали.

Матрена заметила ее необычное волнение, поперхнулась и подумала сердобольно:

«Ох, неспроста лебедушка наша разрумянилась. Видно, приглянулся ей соколик. Быть беде. Сведет, чего доброго, касатушку из заимки».

Иванка закончил свой рассказ, встретился с глазами Василисы – ласковыми и глубокими. Девушка низко опустила лицо и еще пуще зарделась. Повернулась к Матрене и отгородилась от парня широкой пушистой косой.

«Глаза у нее дивные, словно озерца», – подумалось Болотникову, однако продолжал с мужиками степенный разговор.

– Пойдем ко мне в ватагу, Иванка. С такими молодцами легче будет до Дикого поля добраться. Первым есаулом и верным другом моим станешь, – предложил Берсень.

– Спасибо тебе, друже, за привет. Нелегко нам в княжьей вотчине. Вон в твою ватагу сколько уж наших мужиков сбежало. И меня вольный Дон давно манит. Но, видно, не судьба с тобой идти. Отца жаль, тяжко ему будет без меня, – ответил Болотников.

– Ну, что ж – всякому своя дорога, молодец. Но ежели худо будет – приходи в степи. Добрый казак из тебя получится.