Иван Болотников (Часть 1)

- Злодей... Убивец, - услышал за спиной горячий шепот.

- Царевича невинного загубил, - вторил ему другой тихий голос.

И отовсюду заговорили - зло, приглушенно, под дробный цокот конских копыт.

- Сотни угличан сказнил, ирод.

- Царицу Марью в скит упрятал.

- С ведунами знается.

- Великий глад и мор на Руси. Города и веси впусте.

- Тяглом задавил, не вздохнуть. А чуть что - и на дыбу.

Вслед боярскому поезду кто-то громко и дерзко выкрикнул:

- Душегуб ты, Бориска! Будет те божья кара!

Среди слобожан зашныряли истцы и земские ярыжки28, искали дерзкого посадского. Сыщут - и не миновать ему плахи, Годунов скор на расправу.

"Не любят боярина в народе. Ишь, как озлобились", - подумал Васюта. Обернулся к старичку:

- Далече до Патриаршего двора?

- Рукой подать, молодший. Жаль, недосуг, а то бы свел тебя... Да ты вот что, ступай-ка за стрельцами, они в Кремль едут. А там спросишь. Да смотри, не отставай, а не то сомнут на Красной.

В Кремле боярский поезд повернул на Житничную улицу, а Васюта вышел на Троицкую. Стал подле храма Параскевы-пятницы, сдвинул шапку на затылок. Глазел зачарованно на кремлевские терема и соборы, покуда не увидел перед собой пожилого чернеца в рясе и в клобуке. Спросил:

- Не укажешь ли, отче, Патриарший двор?

Монах ткнул перстом на высокую каменную стену.

- То подворье святой Троицы, отрок. А за ним будет двор владыки.

Сказал и поспешил к храму, а Васюта пошагал мимо монастырского подворья. У Патриаршего двора его остановили караульные стрельцы в голубых кафтанах.

- Куда? - пытливо уставился на него десятник.

- К владыке для посвящения. Допусти, служилый.

Десятник мигнул стрельцам и те обступили Васюту. Один из них проворно запустил руку за пазуху. Васюте не понравилось, оттолкнул стрельца широким плечом.

- Не лезь, служилый!

- Цыц, дурень! А может, у тебя пистоль али отравное зелье. Кажи одежу.

- Ишь, чего удумал, - усмехнулся Васюта. - Гляди.

Распахнул кафтан, вывернул карманы.

- Ладно, ступай, - буркнул десятник и повелел открыть ворота.

Долго расспрашивали Васюту и перед самыми палатами.

- С ростовского уезду? А грамоту от мирян принес?

- Принес, отче.

Келейник принял грамоту и, не раскрывая, понес ее патриаршему казначею; вскоре вышел и молча повел Васюту в нижние покои. В темном пристенке толкнул сводчатую дверь.

- Ожидай тут. Покличем.

В келье всего лишь одно оконце, забранное железной решеткой. Сумеречно, тихо, в правом углу, над образом Спаса, чадит неугасимая лампадка, кидая багровые блики на медный оклад.

Душно. Васюта снял кафтан и опустился на лавку; после дальней дороги клонило в сон. Закрыл глаза, и тотчас предстали перед ним шумные торговые ряды Красной площади, величавый Кремль с грозными бойницами и высокими башнями, белокаменные соборы с золотыми куполами, а потом все спуталось, смешалось, и он провалился в глубокий сон.

Очнулся, когда дружно ударили колокола на звонницах, и поплыл по цареву Кремлю малиновый звон. Поднялся с лавки, зевнул, перекрестился на образ.

В келью неслышно ступил молодой послушник - позвал Васюту в малую трапезную. Здесь, за длинным широким столом, сидели на лавках десятка два парней и мужиков в мирской одежде. Все они пришли в Москву за посвящением.

Ели похлебку из конопляного сока с груздями, вареный горох, пироги с капустой, запивали киселем.

Подле Васюты, утирая пот со лба, шумно чавкал дебелый бородач в темно-зеленом сукмане. Облизывая деревянную ложку, повернулся к Васюте.

- Откель притащился?.. Из Угожей. А я и того далече. Из Каргополя пришел к святейшему.

Васюта крутнул головой: сторонушка - самая глушь, за тыщи верст от стольного града.

- Как же добрался? У вас там сплошь леса да болота, сказывают.

- Хватил горюшка. Едва медведь не задрал. Хорошо, сопутник вызволил, он-то до самой Москвы со мной брел. А третий в болоте утоп. Колобродный был, все о гулящих женках бакулил. Вся-де услада в них...

- Грешно срамословить! - пристукнул посохом седобородый келейник, надзиравший за трапезой.

Застолица примолкла, а потом, когда поели, все встали на молитву. Келейник и тут досматривал, буравил маленькими, колючими глазками каждого богомольца.

- Нет в тебе усердия. Поклоны малы и в молитве не горазд. Чтешь путано, - заворчал он на каргопольца. Тот зачастил, суматошно заколотил в грудь перстами, ударяясь широким лбом о пол. Васюта прыснул, а дотошный келейник тут как тут.

- Зело весел, отрок. На молитве!

- Прости, отче, - унимая смешинку, повинился Васюта.

На другой день в Крестовой палате были назначены смотрины. Все стали в один ряд, а патриарх Иов сидел в резном кресле. На нем белый клобук с крылами херувима, шелковая мантия с бархатными скрижалями29, на груди темного золота панагия30 с распятием Христа, унизанная жемчугом и изумрудами; в правой руке патриарха черный рогатый посох с каменьями и серебром по древку.

Васюта оробел: лик святейшего был суров, величав и неприступен; казалось, что сам господь сошел с неба и воссел в расписном кресле, сверкая золотыми одеждами.