ИВАН БОРОДУЛИН

Впереди, метрах в тридцати, темнеют проволочные награждения. Подбираемся вплотную. Виктор Иванов ложится на спину и, вытащив ножницы, начинает переку­тывать одну колючую нить за другой. Это у него полу­чается классически — быстро и неслышно. Сергей Вла­сов аккуратно делает свою работу — хватает с обеих с торон ножниц обрезанные концы и втыкает их в зем­лю. Иначе проволока своим противным звоном насторо­жит и самого беспечного часового.

В проход лезем по одному, а дальше двигаемся уступами: Ромахин и я, сзади Иванов и Власов.

До траншей метров сорок. Ползем медленно, засты­вая и прислушиваясь после каждого движения. Неболь­шой подъем, и мои руки нащупывают упругую подушку дерна на бруствере окопа. Что там, в траншее? Сердце бешено колотится, рвется выскочить. Но страха нет. Даю себе секунду передышки, поднимаюсь на руках, подбираю ноги и прыгаю в темный провал окопа. Сразу различаю, как в нескольких метрах от меня справа расте­рянно поднимается рослая фигура немца. Кидаюсь к нему, рассчитывая оглушить прикладом, но в тот же миг сам получаю мощный удар в лицо и лечу на землю. В башке — туман, а когда сознание проясняется, вижу, что от немца таким же манером летит через меня Рома­хин. Никак –не пойму, в чем дело, но вижу, что немец безоружен. Зажав в руке нож, снова прыгаю вперед. Искры вылазах, и я опять на дне окопа. Подымаясь, ви­жу, как наш гигант Власов и Виктор Иванов давят гитле­ровца к земле, а он, вырываясь, тянет руку к сигналь­ному проводу. Подбегаю и со злостью бью фрица по голове рукояткой кинжала. Немец мякнет, но все-таки

Л

успевает схватиться за провод. Повторяю удар. Гитлеро­вец затихает. —

Оглядываться и раздумывать некогда. Вместе с Вик­тором помогаю Власову взвалить бесчувственное тело немца на плечи и машу рукой: «Отходить!» Все бегут вниз, к проволочным заграждениям, а я каким-то ше­стым чувством заставляю себя задержаться на бруставе-ре. Слышу, как ребята отставили рогатку с проволокой и зашумели вниз, к перешейку. А в траншее все ближе и отчетливее стучат сапоги бегущих солдат. Бросаю в обе стороны по гранате и кубарем лечу с бруствера. Заграждение уже не помеха, и я со всех ног бегу к пе­решейку— благо сапоги легкие, а годы молодые.

Не добежал. И к счастью. На перешейке огненной стеной встают разрывы. Стучат комья, земли, камни, осколки. Резко забираю вправо и с ходу бросаюсь в тем­ную холодную воду озера.

Сгоряча плыть легко, но вот начала намокать гим­настерка, погасли пузыри маскхалата, остыло тело, а но­ги и руки стали деревянными. Спадает напряжение, и приходит дьявольская усталость, когда становится без­различно, что плыть, что не плыть. Замечаю, что вода вокруг нет-нет да и запенится строчками. Значит, немцы стреляют и по озеру.

И когда у меня уже не оставалось сил плыть, нога больно ударяется о камень на дне. Началась отмель. Но я не поднимаюсь, а, распластавшись в воде, перебираю руками по дну, как это делают не умеющие плавать. Так безопаснее.

И вдруг меня кто-то дергает эа правую пятку. Стопа б сапоге теплеет, и я догадываюсь, что ранен.

Выбравшись на берег, определяю, что могу дви­гаться, если не наступать на пятку. Снять сапог и перевя­

В-1

зать рану не решился: немцы продолжали минометный обстрел нейтральной полосы по квадратам.

Озябшему, мокрому, да еще с дыркой в ноге, мне одному в темноте среди разрывов ой как невесело. Стис-< ув зубы и прихрамывая, иду в сторону сопки Расохин-

><ой и вскоре разыскиваю условное место сбора. Здесь, под скалой, весь взвод. Нет лишь разведчика Михаила Сырина. Все живы и здоровы, если не считать двух лег­ких осколочных ранений в группе прикрытия и моей пятки. Тут же пленный немец. Разведчики блаженствуют над кружками горячего чая: его сберегли для нас в термосах девчата-снайперы и Дима Дорофеев.

Мое появление не вызвало особой радости или удив­ления. Все посчитали, что так оно и должно быть, а мой

вязной, Ромахин, даже ухом не повел, продолжал рас-

казывать:

— Очухался он на Серегиной спине и заегозил — не хочется в плен. Мы конечно, его на ножки и толка­ем: топай, гад, сам, мы тебе не лошади, да пошибче. Упирается фриц, головой крутит. Тут я его для воспи­тания в озерко. А вид держу — что утопить собираюсь. Искупался он, голубчик, и всю дорогу — хоть запрягай.

Иван заметно хвастался своей удалью, но ребята слушали его с удовольствием: веселый парень Ромахин.

Отдохнув немного, я разрезал брезентовое голени­ще, снял сапог и осмотрел рану. Она сильно кровоточи­ла, пуля прошла навылет. Бинтовать пятку мне помогала Саша Плугова. Но у нас ничего не получалось — шелко­вый бинт все время сползал.

Пленный немец, заметив, как мы мучаемся, предло­жил свор? услуги и в полминуты, с быстротой и четкостью опытной медсестры, сделал мне аккуратную и при­ятно-тугую повязку.

С5

Все глянули на пленного с удивлением, как на фокус­ника. А я спросил, где он натренировался так здорово перевязывать раны.