ИВАН БОРОДУЛИН

До войны Коля Серов подвизался в артистических кругах и был прямо-таки напичкан интереснейшими ис­ториями из закулисной театральной жизни, К тому же он умел мастерски преподносить свои байки, и мы, бы­вало, часами разинув рты или посмеиваясь, слушали его разглагольствования, в которых кусочки правды при­чудливо переплетались с невероятными поступками зна­менитостей мира искусства.

— Про Жарова слышали? Того самого, который…— и Серов, пощипывая струны гитары, напоминал:

Н

Цыпленок жареный, Цыпленок пареный, Цыпленок тоже хочет жить.

— Жаров? Михаил? Который в кино? Знаем,—гудели ребята.

— Тот самый. Так вот, это — мой лучший друг. Па­рень что надо. Встретились как-то на Невском. Народ, конечно, кругом. Все ахают: «Глянь-ка, глянь — сам Жа­ров!» А он, рубаха, по-простецки ко мне на шею… Рад. Целует. Обнимает. «Пошли, — говорит, — Коля, Друг сердечный, к нам. Жена сегодня пельмени сварганила». А жена его, знаете, Целиковская—-знатная, скажу я вам, по красоте женщина — в мой рукав вцепилась: «Никуда вас, Николай Трофимыч, не отпущу». Пришлось, понимаете, идти пельмени заглатывать. Испортил себе вечер.

— Так уж и испортил?

— Я ж тогда в ресторан собрался. А у Миши насчет того, чтоб рюмку-другую пропустить,— ни-ни! Сухой закон.

— Не пьет? — изумились разведчики.

— Ни грамма. В кино вы не смотрите. Там он только для виду коньяк хлобыщет, а на самом-то деле лимонад дают. Мне он сам рассказывал — артисту что ни на есть высочайшее мастерство требуется, чтоб пьяного сыграть. Почему, думаете, Жарова все алкоголиков играть при­глашают? А потому, что спец. Сам как стеклышко, а при­творяется, что в дымину. То-то. Искусство — великая вещь! Как это в песне поется…

И Николай запевал что-нибудь, смотря по настроению ребят. Больше всего мы любили «Вьется в тесной печур­ке огонь». Нам все казалось, что эта песня написана

4 Мы-раэведка

97

именно про нас. В ней все совпадало: и печурка, и «до смерти четыре шага», и даже гармонь.

На гармони у нас во взводе играл другой Николай — Ерофеев. Причем играл этот архангельский паренек так душевно и красиво, что разведчики поклялись лечь костьми, но исполнить мечту Ерофеева, достать ему на­стоящий баян. А так как среди военных трофеев попада­лись только губные гармоники, то за баяном пришлось специально отправить в Мурманск представителя воен­торга.

Два Николая скрашивали нелегкую жизнь разведчи­ков и пользовались всеобщей любовью. Больше того, даже в работе, в деле, мы, не сговариваясь, старались уберечь их от риска, от пули.

На войне выходных дней не бывает, а особенно у раз­ведчиков… Стрелки и те могут долгими месяцами сидеть в траншеях и ждать приказа, а разведка — их глаза и уши — каждый день должна быть «на товсь». Разведка должна, обязана знать, не сменились ли части противни­ка, не подходят ли свежие силы, не затевает ли враг что-нибудь. Стало быть, надо смотреть и слушать без выходных.

В эти сентябрьские дни взвод вел наблюдение в цен­тре обороны дивизии. Мы давно научились понимать противника по звукам и почти безошибочно могли опре­делить, что сегодня, например, у большого дота на вы­соте Челнок стоит «рыжий немец», на флангах — «очка­стый» и «дылда». Такие своеобразные клички мы разда­вали всем фрицам, за которыми вели наблюдение. Прозвища помогали запоминать их характер и поведе­ние. Мы знали, что «дылда» очень не любит темноты и дежурит, не выпуская из рук ракетницы, а вот «очка­стый» очень красиво работает на ручном пулемете, вы­

98

бивая выстрелами легкие мотивы. Кстати говоря, я сам немедленно обучился такому искусству и порой вступал

< немцем в негласный поединок. Когда начинали рабо­тать два пулемета с высот Челнок и Орлиное гнездо, то прекращались все другие выстрелы. И немцы, и наши солдаты следили, кто лучше, красивее «сыграет» ют или иной мотивчик. Сейчас как-то странно вспоми­нать и писать об этом, но и такое в нашей окопной жиз­ни было.

В одну из ночей, заняв обычный пост перед высотой Челнок, мы вдруг обнаружили, что там произошли изме­нения: Ьсс, что мы слышали на сопке до сих пор, пропа­ло, а появились совершенно другие звуки. Это означало, что на Челнок пришла другая часть противника, и нам, по всей вероятности, снова предстоит брать «языка».

Об изменениях в обороне фашистов мы немедленно доложили командиру полка, но, вопреки ожиданию, нас не послали за пленным, а приказали продолжать .наблю­дение. Вскоре разведка установила, что немцы заменили поиска на всем участке обороны дивизии.

Мы понимали, что противник непременно попытается и зять «языке» у нас. Из личного опыта я знал, что фаши-

< ты почти не проводят ночных поисков малыми силами, п стараются захватить «языка» в разведке боем, бросая ( дело сравнительно крупные подразделения. Однако >м« такие попытки заканчивались для гитлеровцев пе­чально. Они уходили восвояси, а вместо «языка» уноси-ми порядочное количество своих убитых и раненых.

Насколько я помню, за всю войну из траншей нашей дивизии немцам не удалось взять ни одного пленного.