ИВАН БОРОДУЛИН

И вот перед нами большое село, разделенное на две части глубоким оврагом. По дну его совсем по-россий-

235

ски журчит немецкая речушка, Через овраг перекинут довольно прочный деревянный мост. Что там, за мостом? Оставили немцы заречную часть села или притаились, ждут нашего появления?

Перебрались через речушку (не по мосту, а низом, вброд), долго крались от одного угла к другому, пока не убедились, что немцев в селе нет. Торопиться, стало быть, некуда. Решили немного передохнуть. Расположи­лись в первом попавшемся пустом доме. Петр Шестопа­лов, большой любитель по части съестного, не мог удержаться от того, чтобы не обшарить все кладовки.

Вскоре в кухонной печи потрескивал огонь, а на пли­те в огромной кастрюле, щекоча нам ноздри приятным запахом, варились сразу три курицы. Шестопалов тан­цевал рядом, причмокивал губами, то и дело пробовал готовность великолепного и неожиданного блюда. Ос­тальные, глотая слюну, шлифовали о брезентовые голе­нища главный солдатский инструмент — ложки.

Вдруг кроме булькания кастрюли мне послышался какой-то приглушенный лязгающий звук. Он доносился снаружи. 51 подошел к окну, глянул и отшатнулся. Мама моя! По дороге, приближаясь к нашему дому, шел не­мецкий танк.

Я прислонился к стене и хрипло произнес:

— Танки!

Чьи танки, ребята догадались, наверное, по моему растерянному виду. Кто-то в мгновение ока вышиб ку­хонное окно, и разведчики один за другим стали выска­кивать во внутренний дворик дома.

Движимый каким-то неосознанным чувством, я еще раз глянул в окно и заметил, что орудийная башня танка повернулась и ствол с толстым набалдашником дульно­го тормоза уставился прямо на меня. Видимо, танкисты

ХМ

заметили бегство ребят и на всякий случай взяли под прицел подозрительный дом. Но мне казалось, что сам танк видит меня, голенького, беззащитного. Я стоял у ок­на, и, как кролик перед удавом, не мог отвести глаз от черного круга пушечного жерла.

Из этого оцепенения меня вывело яростное ругатель­ство Рашпиля. ШеСтопалов лез в окно, прихватив кастрю­лю с курятиной, и, наверное, обжегся. Я прыгнул в кух­ню, махом перескочил подоконник и спустя минуту до­гнал ребят. Впереди, расплескивая дымящееся варево, бежал Петр Шестопалов. Мы приближались к знакомо­му броду, когда увидели, что навстречу нам идет еще один танк, за ним второй, третий. Ничего не оставалось, как нырнуть под мост. Я оказался рядом с Шестопало-вым. Вот ведь упрямый черт! Он все еще держал каст­рюлю. Крышки на ней уже не было, и Петр с наслажде-. нием вдыхал горячий и густой пар. Потом он скинул буш­лат, накрыл им кастрюлю и уселся на нее*

Танки, прогрохотав по настилу, быстро скрылись за поворотом улицы, а мы, отдышавшись, тут же под мо­стом с аппетитом обглодали куриные косточки, на все лады расхваливая боевую выдержку и находчивость Рашпиля. \

Шел апрель 1945 года. 10-я гвардейская дивизия в составе 2-го Белорусского фронта наступала в на­правлении к северо-западу, стремясь выйти на побе­режье Балтики. Гитлеровцы сопротивлялись отчаянно, цеплялись за каждый населенный пункт, оставляли вы­годные для обороны рубежи только после ожесточен­ных и кровопролитных боев. Это было понятно—немцы хотели выйти из Восточной Пруссии, избежать окруже­ния. Советское же командование преследовало проти­воположную цель.

ПPAGE7

Наши наступающие части испытывали большие труд­ности из-за того, что не имели топографических карт. Местность была чужая, незнакомая, и подразделениям приходилось вести боевые действия вслепую. Любой войсковой командир может подтвердить, как много зна­чит в наступательном бою простая топографическая кар­та-километровка. Ее не могли заменить ни разведыва­тельные сведения о противнике, ни многочисленные «языки».

Оставалось одно — воспользоваться тактическими картами немцев. Армейская разведка фронта разрабо­тала план захвата крупного штаба гитлеровских войск, который находился в городе Штеттине. Предполагалось, что группа разведчиков-добровольцев выбросится в тыл немцев, проберется в Штеттин и во время штурма горо­да нашими войсками помешает немцам эвакуировать или уничтожить штабные документы.

Дело было рискованным и трудным.

Пятеро разведчиков, отобранных командованием фронта, — в их числе оказался и я, — откровенно говоря, мало рассчитывали на то, чтобы остаться в живых. Но война есть война.

Двое суток самолет авиации фронта искал в районах, прилегавших к Штеттину, подходящее место для выбро­ски пяти парашютистов, сидевших в его чреве, но всякий раз возвращался на свой аэродром. Нервы наши измота­лись до предела.

Когда, наконец, в один из полетов — со счету мы уже сбились — в кабине загорелся сигнал «Приготовиться к прыжку», сразу все стало на свои места, вернулось хладнокровие, бодрость, поднялось настроение.

Гляжу на Мишку Петрова — с этим белокурым бело­русским пареньком я сошелся и подружился за два дня

238

больше, чем с другими ребятами,— он спокоен и лишь чуточку бледен.

Вот в дверях, ведущих в пилотскую кабину, появился молодой штурман самолета. Он смотрит ободряюще, ве­село, потом молча кивает на люк.