Иван-чай: Роман-дилогия. Ухтинская прорва

Лось пошевелил ногой, еще не веря в освобождение, переступил раз, переступил другой и медленно, покачиваясь, пошел к водопою, совершая привычный путь, на котором едва не поплатился жизнью.

Вечерело…

Охотник высек огня, раздул огниво, подпалил сухую бересту, подкладывая сучья валежника. Горьковатый белый дымок взвился вверх, в прохладу предвечернего неба, потом вспыхнул сразу жаркий, дружный костер — охотничья нодья, и дымок пропал.

Лесной человек присел к огню, подложив на землю потертую охотничью сумку, туго набитую шкурками зверья, и закурил трубочку.

Он сидел у костра ровно столько, чтобы отдохнули усталые, натертые тобоками ноги, а над костром в котелке согрелся чай.

Это был молодой, безусый коми с белыми, едва заметными бровями на скуластом лице, с неторопливыми и уверенными движениями человека, знающего свое дело и давно живущего нелегкой, самостоятельной жизнью.

Человек сидел недвижно, устремив пристальный взгляд в кипящую сердцевину костра, как будто «старался уловить там одно неизменное и определенное движение, порождающее тепло. И несмотря на то что это ему не удавалось, он по-прежнему не отводил глаз от слепящего и трепещущего огненного зева.

В десять минут покончив с нехитрым ужином, охотник освежевал волчьи туши и тут же, у костра, пристроил из лохматых шкур и зеленого лапника постель для ночлега.

Ему надо было соснуть час-другой: впереди до дома лежал двухсотверстный путь, а весна уже угрожала взломать реки, и каждая минута была на счету…

Заснуть, однако, ему не удалось. Человек лежал на мягких шкурах, обратившись лицом к затухающему костру и жадно вдыхая ласковое тепло и легкий, умиротворяющий запах тускнеющих углей. Ему было покойно, уютно, а сон не шел.

Нет, не жестокая схватка здесь, на лесной поляне, встревожила охотника — к повадкам зверей он давно привык. Но он непростительно долго задержался на своем охотничьем зимовье, до самого ледохода, и теперь рисковал не дойти к положенному сроку до деревни и, значит, пропустить пароходы Никит-Паша с зерном и огнестрельным припасом. Свести на нет всю удачу нынешнего промысла.

И то сказать, осень вышла богатой. Прошлогодний урожай кедра и еловых шишек привел на берега Векши в этом году целые полчища верховой зырянской белки. Ее большое кочевье началось с весны где-то далеко в отрогах Камня, а к заморозкам огненно-красные и буроватые шубки зверьков уже замелькали в здешних урочищах.

По снежному первопутку добрался в эти места с собакой и он, Яков Опарин, — молодой коми охотник из глухой деревеньки, что угнездилась на Вычегде, чуть повыше промыслового села Серегова.

Облюбовав место, Яков срубил на зиму охотничье прибежище— керку. Избушка-невеличка на полторы сажени в глубину выросла в два дня под шатровым кедром, недалеко от воды. Кто видел такие избушки, поражается умению охотника без единого гвоздя соорудить надежное жилье на целый сезон. А Яков приобрел такую сноровку с малолетства и, играючи топором, валил сосны, вырубал замки, лапы и затяги, складывал сруб. Угол у керок аляповатый, концы бревен кое-как торчат во все стороны, зато в мороз не страшно пересидеть в такой избушке и одну темную ночь, и целую неделю.

Посреди керки очаг — десятка два камней. Их без труда соберешь с речного дна. Справа, у двери, скамья с бадейкой, повыше — полочка с мукой, солью, порохом. Все под рукой, домовито, уемисто, надежно. Дверь можно не запирать — в лесу свой закон.

Ранним утром выходит охотник на промысел. Осенний снег неглубок, можно легко управиться без лыж. Пес Рыжий едва успевает облаивать белку. Руки охотника сноровисто орудуют пороховой меркой, пыжами, шомполом. Накинуть пистонку на капсюль, одно дыхание — и уверенный выстрел единственной дробиной в беличий глаз…

Лесная жизнь со всеми своими тайнами и обычаями понятна охотнику. По белой пороше пестрят цепочки птичьих следов, отчетливо выписалась заячья пляска, рассыпаны зерна и бурая трехпалая хвоя — остатки беличьего пиршества.

А вот у подножия старой ели на снегу отпечатался ворсистый след распластанной белки и рядом — такой же след зверька покрупнее.

Это куница — злой тулан — ночью напала на беличий домишко. Белка стрелой выскочила наружу, распластавшись, полетела в снег. Тулан падает вслед. Отсюда начался гон. Однако далеко белке не уйти — она слабее, да и ночная темень ей только вредит…

Так и есть. В десяти шагах, под молодой елочкой, валяются, колеблемые слабым ветерком, клочки шерсти, матово чернеют капли крови. Свершилось… Однако разбойница теперь спит где-нибудь поблизости, нужно ее взять.

Зорко смотрит охотник, пытливо рассматривает хвойные кроны, морщинистые стволы. И его терпение не пропадает даром: вон за толстым суком старухи ели с обломанной вершиной чернеет большое дупло. В заусеницах черного зева неосторожный хищник оставил ворсинки своей золотисто-бурой шкурки.