Иван-чай: Роман-дилогия. Ухтинская прорва

— О, тут целая история! — с живостью, смакуя слова, заговорил штабс-капитан, — Парижская шансонетка из немок, мамзель Лулу вешается на шею Александру Георгиевичу и прямо с Елисейских полей отправляется в тайгу кормить комаров, а?

— Любовь? — поддавшись нечистой горячности Воронова, с едва заметной иронией спросил Сорокин.

— Все может быть… Но я расцениваю сей случай как самое благоприятное предзнаменование для Ухты!

Федор позволил себе снисходительную улыбку.

— Да, да! — с жаром воскликнул Воронов. — Именно! Когда на Ухту летят сломя голову сто предпринимателей, это еще ни о чем не говорит. Это обычная суета сует вокруг шкуры неубитого медведя. Но когда здесь появляется первая ласточка в оперении мамзель Лулу, можно сказать наверняка — пахнет миллионами!

Помолчали. Сорокин думал о судьбе Ухты и своем собственном неустройстве. Воронов закурил папироску и бесцельно смотрел в мутное окно. В раскрытую форточку было слышно недалекое кукованье.

Федор стал считать — оборвалось на тринадцати. Он успокоил себя тем, что запоздал начать счет. Потом равнодушно задавил каблуком окурок, взглянул на штабс-капитана.

— А вы, значит, твердо решили прекратить дело?

— Почти. Деньги подошли к концу, впереди никакого просвета…

Воронов снова напомнил о хищении бурильной коронки с алмазами, что обошлась ему в двенадцать тысяч, о бездорожье и геологической неясности.

— Мой патрон просил переговорить с вами о возможности кооперирования, — напомнил Сорокин, хотя имел уже по этому поводу с Вороновым краткую беседу. — Он полагает, что мог бы дать вам некоторое подкрепление в средствах. Ему, в свою очередь, выгодно было бы иметь первую опорную базу — ваше предприятие. Контрольный пакет акций, несомненно, остается за вами.

Воронов сдержал усмешку. Старый воробей, очевидно, догадался, что и патрон Сорокина, и он сам, Воронов, кажется, служат одному хозяину.

— Нет, моя песенка спета. Больше рисковать не могу. Не имею права.

— Я вас не понимаю! — с жаром воскликнул Федор. — Не можете же вы махнуть рукой на свои сто тысяч, вложенные в промысел! Да и тех лет жизни, что вы отдали Ухте, вам никто не вернет… Как раз теперь и наступает благоприятная пора развернуться. Земская дорога к зиме будет готова, путь сюда сократится необычайно. Миллионы, о которых вы упомянули шутки ради, могут стать реальностью!

— Не станут, — с какой-то загадочной убежденностью изрек Воронов. — Даже такие подвижники, как инженер Гансберг, вряд ли осилят противодействие обстоятельств. Вы слышали, рабочие Гансберга подали на него в Архангельск иск за неуплату жалованья?

Сорокин удивленно молчал.

— Между прочим, кто строит дорогу? — продолжал Воронов. — Говорят, подряд отдан этому зырянскому маклаку Козлову?

— Я слышал, что подряд поделили между Козловым и каким-то дорожным техником из Вологды.

— Парадысским?! — вскричал штабс-капитан, резко повернувшись на каблуках, — Этакой канальей?!

— Будто бы сам губернатор…

— Ну, этот вымостит дорожку! Покорнейше благодарю! Он, негодяй, даже проигрыша не считает нужным заплатить, а вы сказали — дорога к зиме будет готова! Она не будет готова и через двести лет!

Деловой беседы не получилось и на этот раз. Как только Федор возвращался к разговору о цели своего прихода, Воронов становился непроницаем, как стена.

Сорокин раскланялся.

Выйдя из барачной пристройки Воронова, он рассеянно приблизился к берегу и долго стоял над рекой, бесцельно провожая взглядом убегающую в неведомую даль мелкую рябь волн. Делать здесь больше было нечего. Возвращение в Усть-Сысольск тоже ничего не сулило, так как прогнозы фон Трейлинга не оправдались даже наполовину.

«Придется известить патрона телеграммой из Усть-Ухты о делах Гансберга. Может быть, последние новости ему пригодятся. А потом…»

Оставалось на всякий случай переоформить сделанные заявки на свое имя или же искать нового, более предприимчивого хозяина.

Можно было подумать, что Вологду посетил неподкупный, придирчивый ревизор. Изрядный шторм разыгрался в тихом омуте губернской земской управы. Люди потеряли сон и покой. Воду взмутил Станислав Парадысский.

Оказалось, что в течение двух месяцев, пока он героически прокладывал на благо вологодского земства и всей остальной России дорогу к заповедным сокровищам, никто не посчитал нужным оказать ему хотя бы моральную поддержку, помочь словом и делом. Земские деятели готовы были разделить славу строителя новых путей, но по беспечности своей или же в силу зависти лишь чинили помехи в его многотрудных делах. Никто не ездил в Половники, никто не инспектировал строительства, никто не доставил потребные инструменты и провиант на место рубки. Все это явствовало из его же собственных слов.

Станислав, оказывается, вынужден был поиздержать личные деньги ради процветания Ухты. Правда, он не представил никаких счетов в подтверждение своих издержек, но ведь это не имело никакого значения. Рубка была закончена, и сам факт говорил за себя.