Иван Ефремов. Издание 2-е, дополненное

6 марта 1967 года Ефремов писал Дмитревскому: «Кроме шуток, у меня ощущение, что я как хороший броненосец, с большой силой машин, запасом пловучести и т. д., но получивший пробоину, которую никак не могут заделать… И вот медленно, но верно заполняется водой один отсек за другим, и корабль садится всё глубже в воду. Он ещё идёт, но скорости набрать нельзя – выдавятся переборки и сразу пойдёшь ко дну, поэтому броненосец идёт медленно, почти с торжественной обречённостью, погружаясь, но с виду всё такой же тяжёлый и сильный. А в рубке управления мечется, пытаясь что-то сделать, – капитан – мой Тасёнок и экипаж из моих друзей, готовых сделать, что возможно, кроме главного – пробоина не заделываемая. Так и у меня – с каждой новой кардиограммой смотришь, как выполаживаются одни зубцы, опускаются другие, расползаются вширь, осложняясь дополнительными, третьи. Эту картину я отчетливо вижу и сам. Это – не паника, не внезапный припадок слабости или меланхолии, просто облеклось в поэтический образ мое заболевание. И не говорите ничего никому, ведь сколько осталось пловучести – величина неопределенная, зависит от общей жизненности организма и, может быть, и не так уж скоро, кое-что во всяком случае успею сделать – это я как-то внутренним чутьём понимаю, хоть и не исключаю возможности внезапного поворота событий – но ведь это уже опасение кирпича на голову и потому не принимается во внимание. Как-то всегда привлекал меня один эпизод из Цусимского боя. Когда броненосец “Сисой Великий”, подбитый, с испорченными машинами, спасаясь от японцев, встретил крейсер “Владимир Мономах” и поднял сигнал: “Тону, прошу принять команду на борт”. И на мачтах крейсера взвились флаги ответного сигнала: “Сам через час пойду ко дну”. Мой броненосец пока не отвечал этим сигналом людям, введенным в заблуждение моей всегдашней бодростью, но дело к тому пошло за последний год довольно быстро».

С 20 марта 1967 года – санаторий «Десна». Иван Антонович с Тасей постарались продлить путёвки, чтобы задержаться там до конца апреля. 22 апреля Ефремову исполнялось шестьдесят лет (по документам). В писательской среде был обычай праздновать юбилеи, но Иван Антонович не любил этих торжеств за нарочитую помпезность и определённый привкус, старался избегать официальных мероприятий. Все ожидали, что, по обычаю, к юбилею ему дадут правительственную награду. Говорили об ордене, но его не оказалось. В этом проявилась оценка руководства страны в отношении к Ефремову. Для него самого награды не имели серьёзного значения, но факт сей был показателен для оценки обстановки в правительстве Брежнева. Впрочем, при сложившейся в стране политической ситуации это можно было воспринимать как награду.

Орден Трудового Красного Знамени, второй в своей жизни, Ефремов всё же получил – в 1968 году, «за заслуги в развитии советской литературы и активное участие в коммунистическом воспитании трудящихся».

В «Десне» вдвоём с Тасей тихо отпраздновали свой, особый юбилей: 22 апреля им на двоих исполнилось сто лет.

В мае вновь поехали в «Узкое», но там случился очередной приступ кардиальной астмы. Приступы повторились и в Москве. Не только личное нездоровье мешало писать: безмерно тяготило ощущение горя планеты, взваленного на себя.

Роман продвигался медленно, и Ефремов решил переименовать его из «Долгой зари» в «Час Быка». Писал от руки, секретарскую работы выполняла Таисия Иосифовна, по хозяйству помогала смуглая, быстрая, лёгкая в движениях, несмотря на возраст, Мария Фёдоровна Лукьянова, на время переселившаяся к Ефремовым и давно ставшая в доме своим человеком. Сын вновь был далеко – на этот раз в длительной командировке в Сирии. Письма от него доходили плохо.

Засуха, ясные жаркие дни. «Час Быка» продвигается медленно, и даже странно думать о том, что год назад хотелось его закончить за несколько месяцев. Роман разрастался, и каждая мысль, каждый образ казались необходимыми, неотложными. Большой интерес Ефремова ещё в 1960 году вызвал роман Уолтера Миллера «Гимн Лейбовицу», присланный Олсоном сразу после его публикации. В нём идёт речь о постапокалиптическом обществе, люди которого пытаются восстановить знания прошлого, сохранённые в дальних убежищах. Позже идея уединённого хранилища информации, тайного общества, передающего знания о прошлом, будет использована в романе самого Ефремова (монастырь Бан Тоголо). Идеи цикличности истории, цивилизационных откатов были близки эволюционисту-диалектику Ефремову особенно в свете угаданных им грядущих цивилизационных разломов. Кроме этого, в «Гимне Лейбовица» важна линия противостояния учёного и государственной власти. Ефремова интересовала и эта проблематика, пожалуй, ещё глубже и личностнее, нежели философия мировых циклов. Вопросы возможной, а порой и необходимой эзотеризации науки в связи с ответственностью учёного перед обществом он ставил перед собой постоянно.