Иван Грозный. Сожженная Москва

Мурза Икрам возлежал на персидском ковре внутри шатра, выставленного недалеко от урочища Санга. Рядом, поджав под себя ноги, сидел верный десятник Батыр Азанча, которому была доверена охрана вельможи. В подчинении Азанчи всего десяток, но какой! Отборные воины – нукеры, лучшие из лучших в сотне мурзы. Оттого и доверено им тело господина. Между мурзой и десятником скатерть, на скатерти чайник. В руках пиалы с зеленым, слегка сдобренным опьяняющим зельем чаем. Солнце приближалось к зениту, и скоро имам Ахмад, сопровождавший войско мурзы в набеге на русские земли, позовет правоверных на полуденную молитву Зухр. Пока же мурза и десятник обсуждали план предстоящих действий, которые должны были принести хорошую добычу и завершить поход остатками сотни у Чугуева. Оставалось с богатым ясырем уйти к Перекопу в стан Галебея. Мерный разговор был прерван одним из нукеров, охранявшим вход в шатер. Он оттянул полог, просунул голову:

– Господин, вернулся Рамис.

– Где он? – спросил мурза.

– Здесь, рядом с шатром.

– Пусть войдет.

Голова нукера исчезла, появился воин. Войдя, он низко поклонился.

– Говори, воин, – поставив пиалу, повелел Икрам.

– Господин, русская дружина встала в селе.

– Это точно?

– Да, господин, на рассвете из Радного русский воевода послал всадника, не иначе как в Чугуев. Пошел в ту сторону. И еще, господин, у неверных в полоне помощник десятника Менги, Мазат Кабир.

– Вот как? Мы его труп искали, а Кабир, оказывается, струсил и сдался русам. Ну, тем хуже для него. Что еще?

– Назим долго не сможет смотреть за деревней, ему нужен напарник, да и человек, который сообщал бы, что станут делать неверные.

– Я тебя услышал. Что еще?

– Это все.

– Как ведут себя русские ратники?

– С утра ходили по деревне без оружия, коней в отдельный табун сбили, на луг выгнали. Сами обустроились в сельской конюшне.

– Конюшне? – удивился мурза.

– Да, господин, но это только по названию, коней там не держали, оттого чистая она.

– Хоп, ступай!

Кланяясь, Рамис удалился.

– Плохо, – проговорил Азанча, когда они с мурзой остались одни.

– А ты думал, что русский воевода, вышедший на Сангу, освободив полонян и переправив их на село, уведет дружину?

– Честно говоря, господин, именно так я и думал.

– Нет, русы будут стоять на селе, ожидая вестей, куда я с десятками подевался.

– А если узнают?

– От кого? Чугуевский воевода после нападения на Марево, если и послал на наши поиски дружину, то недалеко от крепости и числом малым. Он ждет удара на Чугуев.

– Ну, тогда надо нам убирать русов из Радного.

– Верно. Налей чаю.

Десятник наполнил пиалу мурзы, самому не хватило, и он крикнул:

– Алим!

Голова охранника тут же просунулась через приоткрытый полог:

– Да, господин?

– Скажи там, чтобы еще чаю принесли.

– Слушаюсь!

Нукер уже собирался исполнить наказ десятника, но мурза остановил его:

– Погоди, воин! Пусть Дуб придет. Кликни его.

Сидор Дуб год назад попал в полон, но не был захвачен, сам перешел на сторону крымчаков. Те поначалу не поняли его умысла и, связав его, едва не продали торговцам. Но потом разобрались и передали мурзе. Тот оставил изменника при себе, потому как ценным оказался перебежчик, многих знал в Чугуеве. Оттого Галибей к крепости послал именно сотню Икрама.

– Слушаюсь! – повторил нукер и скрылся.

В шатер вошел Дуб, поклонился:

– Звал, мурза?

– Звал. Заходи.

– Слушаю, господин.

– Поедешь в Чугуев.

– Угу!

– Боярину Молчанову скажешь, что очень мешает дружина в Радном. Ее надо убрать. И убрать в ближайшее время. Как боярин то сделает, не ведаю, но дружины на селе быть не должно.

– Разумею, господин.

– А чтобы дело спорилось, это отдашь боярину. – Мурза достал из-под подушки мошну, бросил изменнику, который на лету поймал сумку малую. – Там серебра на сто рублей.

– Немалая плата за пустяковое для ближнего к воеводе боярина дело, – сглотнул слюну Дуб.

– Только бы сделал.

– Уразумел.

– И гляди, ни на копейки серебра не воровать.

– Я и не думал.

– По роже твоей вижу, что не только думал, но уже и надумал. Ты свое получишь.

– Щас бы хотелось, а то пока буду метаться туда-сюда, ты о деньге и забудешь. Напомнить же не смогу.

– Ладно, лови, – усмехнулся мурза и бросил ему рубль.

Дуб поймал. Физиономия его расплылась в довольной ухмылке:

– То добре, господин. Теперь можно и в Чугуев со спокойной душой.

– А в тебе душа-то осталась?

– Пошто упрекаешь, мурза? Разве не тебе верой и правдой служу?

– Мне, допречь предав своих единоверцев.

– Они мне не свои. Давно хотел в Крым податься, вельми на Руси донимать бояре стали.

Мурза вонзил в изменника острый взгляд черных, безжалостных глаз:

– А коли знал, что царь Грозный начнет бояр усмирять, не бежал бы?

– Ныне усмиряет, завтра волю полную даст. Вельможам веры нет.

– Мне тоже?

– Ты другой.

– Ладно попусту языком молоть. Езжай в Чугуев, да осторожно, а завтра мне должны доложить, что дружина, вставшая в Радном, снялась и пошла в крепость. Уразумел?

– Да, господин! Флор Юрьевич Молчанов за сто рублев не только дружину отсюда уберет, но и из Чугуева.

– Ты же ненавидишь бояр, Дуб, отчего с Молчановым сошелся? Ведь вы, как на Руси говорят, одного поля ягода?