Иван Грозный. Сожженная Москва

Главный удар нанесли Бордак и Парфенов с ратниками Пестова, собравшимися перед атакой у северного поста. Татары, численностью в шесть рыл, успели выскочить из хаты и встали на краю подвала, когда воеводы и опричники напали на них. Михайло с ходу отметил крымчака в доспехах, отличного от остальных, и кинулся прямо на него, и они схлестнулись в сабельном бою. Опричники дрались с остальными. Подбежали люди Гарбуши, Зорина и даже резервного отряда Владимира Гранова. Тут же объявились Агранов и Косов. Татары бросили сабли, поняв, что проиграли. Но опричников уже было не остановить. Ведая о жестокости крымчаков, они побили их всех.

Бордак бился с татарином на краю подвала. Татарину удалось довольно долго сдерживать боярина. Но тут Парфенов отвлек его криком сбоку. И когда крымчак скосил глаза, держа саблю перед собой, Бордак ударил по ней. Сабля вылетела из рук и упала в подвал. Татарин нагнулся, дабы выхватить из сапог нож, но уже Парфенов ударил его рукоятью сабли, и крымчак рухнул на землю. Бордак склонился над ним – тот был без сознания. Тогда он пнул его ногой, и татарин со стоном открыл глаза.

– Оклемался, пес?

– Кто вы?

– Мы люди государевы, русские, а вот кто ты, незваный гость?

– Я тот, кто резать стариков и младенцев пришел, в полон брать баб, девиц, детей ваших, мужиков, дабы продать, как скот.

– Ну, боле ты никого не порежешь и в полон не возьмешь. Ныне ты сам в полоне и в моей власти. Назовись.

– Десятник сотни мурзы Икрама Нугман Менга.

– Ты один начальствовал над двумя десятками?

– А чего мне с тобой говорить, свинья? Все одно подохнешь скоро.

– Странно это слышать, видно, удары по голове не прошли даром, помутнело в башке твоей. Подыхать не мне, а тебе. А вот как подыхать, зависит от тебя. Могу прибить одним ударом, а могу отдать бывшим полонянам, уж они отыграются на тебе за всю боль, за все унижения. Даже стая собак не порвет так, как они порвут на куски.

– Мне не о чем с тобой говорить. – Татарин плюнул, стараясь попасть на сапог Бордака.

– А так? – Михайло поднял саблю и резким ударом отрубил десятнику ухо. Тот вскрикнул, но, стиснув зубы, стерпел.

– Не помогло, – вздохнул Бордак. – Ладно, а вот так? – И вторым ударом отсек десятнику кисть.

Вот тут уж татарин заорал диким голосом.

– Нет, не то отрубил, – покачал головой Михайло. – Треба лишить тебя достоинства мужского, в евнуха превратить и отпустить потом. Глядишь, какой-нибудь бек и возьмет в свой гарем.

– Не делай этого! – крикнул татарин. – Я скажу, что ведаю, только побожись перед тем, что казнишь как воина, с оружием.

Бордак взглянул на Парфенова, который вернулся, обойдя урочище, и сказал, что татары, кроме двух – этого, что лежит тут, и еще одного, также не из непростых, что взяли у церкви, побиты, полоняне освобождены. Погиб один мужик, остальные целы.

– Княжич, у тебя есть человек, который может помочь татарину?

– Пошто ему помогать, Михайло?

– Обещал говорить, что ведает.

– Соврет.

– У нас же другой есть.

– Ладно, – кивнул княжич и вызвал опричника, годов так тридцати. – Матвей! Помоги басурманину.

– То треба, княжич?

– Раз говорю, то треба.

– Слушаюсь!

– Давай!

– Пока Матвей будет помогать десятнику, может, со вторым выжившим татарином поговорим? – обратился Парфенов к Бордаку.

– То дело, где он?

Княжич приказал доставить пленника.

Подвели татарина в одеже, отличной от рядового ратника и от десятника. И не простая одежа, и не вельможная.

У татарина из рассеченной брови текла кровь, но он не обращал на то внимания, зверьком озираясь вокруг.

– Кто ты, пес? – спросил Бордак.

Увидев изуродованного десятника, крымчак ответил:

– Помощник десятника, Мазат Кабир. Был ранее десятником, но Икрам наказал за то, что девицу молодую прибил, за нее хорошо заплатили бы в Кафе.

– Пошто об этом молвишь, басурман? Хочешь разозлить?

– Не-е, ты спросил – я ответил.

– Значит, девицу нашу убил?

– Случайно. На сеновал в деревне затащил, хотел ее, а она ни в какую, ударил, получилось сильно. Не хотел убивать, хотел только телом ее владеть.

– Паскуда! – воскликнул опричник Гарбуша и взглянул на княжича: – Отдай мне его, воевода, я спрошу с него за девицу несчастную и ни в чем не повинную.

– Погоди покуда и помолчи. Не будет нужен – отдам.

– Слово?

– Пойди лучше, Зосима, передай воинам нашим встать по окраинам урочища, отряду резерва быть с бывшими невольниками.

Отправив ратника, Парфенов подтолкнул Кабира к Бордаку:

– Ответствуй перед ним, пес.

– Мы желаем знать, где сейчас мурза Икрам и что он замышляет, – произнес Михайло.

– Мурза рядом, совсем близко, но его не найти, – рассмеялся татарин. – Никто не ведает, где он с тремя десятками отборных воинов, но недалече отсюда. А что замышляет, ведает только он.

– Ты хочешь лечь рядом с десятником?

– Мне все равно, я сказал, что знаю.

Парфенов ударил татарина, и тот упал на землю.

Ратник, оказывающий помощь Менге, поднялся и сказал:

– Кровь из раны остановил, но допрашивай его, боярин, быстрее, сдохнуть может.

– Ты желаешь умереть, как воин, – наклонился над пленным Михайло, – и ты умрешь как воин, коли поведаешь, где мурза Икрам.