То есть всё как у просветителей: «другие» вторят Руссо, сторонники науки разделяют взгляды Вольтера. В итоге советники не могут представить царю согласованное мнение.
Тогда царь отдал решение судьбы самим учёным. Но они, увы, оказались бессильны. А далее, как в сказке или как в басне: царь встречает в чистом поле Пустынника и обращается за помощь к нему. Тот в ответ поведал ему «притчу простую» о рыбаке, у которого было три сына. После смерти отца сыновья задумали отойти от дела отца и кормиться ловлей жемчуга. Но один был ленив: он ждал, когда жемчуг выбросит к нему волной. Его уделом стала бедность. Другой «трудов ни мало не жалея, и выбирать умея себе по силам глубину, богатых жемчугов нырял искать по дну: и жил, всечасно богатея». Третий решил нырнуть в самую пучину, в глубину, которая и стала его могилой.
Вывод, который баснописец предлагает читателям: могущество людей в мире отнюдь не безгранично. Человек должен соразмерять свои силы, если желает без ущерба для себя пользоваться дарами природы. То же самое касается и социального порядка. Мораль: покорная доверчивость течению жизни обернётся духовной смертью, но и ломка по своей воле установившихся отношений равносильна неминуемой гибели.
Вопрос: как быть, что делать со злом, Крылов адресует читателям. А что предлагает он? Сидеть сложа руки, спокойно созерцая, как несправедливый строй творит беззакония, или противодействовать им? Басня не отвергает всякое преобразование только потому, что оно преобразование. Да, Крылов не приемлет насильственных мер устранения социальных условий, но он не отрицает пользы движения. Его ответ: во имя развития надобен… смех над ленью, косностью и догматизмом.
Как-то Пушкин в ответ на вопрос Жуковского, какая цель у его «Цыган», удивлённо заметил: «Вот на! Цель поэзии – поэзия». Тем не менее у басни всегда есть цель. Она непременно, как и эпиграмма, в кого-то или на что-то нацелена. Басня Крылова всегда нацелена на застой, общественное и нравственное равнодушие. Баснописец преследует смехом зло, когда оно сопряжено с властью, и надеется на постепенное его изживание, обнажая порок.
Теперь, когда мы обстоятельно рассмотрели, какая именно тенденция в баснях Крылова не нравилась Вяземскому, для которого Вольтер – священный символ Просвещения, обратимся к предисловию Петра Андреевича к книжке Дмитриева и к посланию в день именин к тому же Дмитриеву, где он, напомню, перечислив популярных баснописцев Иванов – Лафонтена, Хемницера и Дмитриева, не упомянул Крылова. Иван Андреевич обратил на это внимание и… обиделся. Не знаю, прав ли я, но, думаю, ревниво обиделся, что имя «коллеги» Дмитриева было названо, а его вообще проигнорировали.
В литературе есть такой распространённый «приём»: ответ следует не в форме заявления в суд, не в виде «зеркального» полемического ответа в развернувшейся дискуссии, а на страницах собственного художественного произведения, когда далеко не каждый даже поймёт, что читает «послание» автору, нанёсшему оскорбление. Последовал, как ныне принято говорить, несимметричный ответ. Басня Крылова «Любопытный» с западающей в память строкой «Слона-то я и не приметил» стала именно таким несимметричным ответом князю Петру Вяземскому.
На этом история не кончается. Крылов не ограничился басней «Любопытный». Для особо непонятливых он написал своеобразный сиквел, продолжение на тему. Булгарин в своих воспоминаниях о Крылове утверждает, что вскоре после появления полемических статей его и Вяземского Крылов сказал ему:
Прямое указание на то, что басня явилась полемическим откликом великого баснописца на выступление Вяземского, можно найти и у М. Лобанова: «Крылов позволил себе мщение… в басне “Прихожанин”».
Сам Крылов поясняет мораль этой басни, тоже направленной против П. А. Вяземского, в её первых строках:
Два гения