Иван Крылов

Оспорить Вяземского взялся и молодой Пушкин. В черновике письма, адресованного Вяземскому, от 4 ноября 1823 года сохранился большой фрагмент текста, который в это письмо не вошёл:

«О Дмитриеве спорить с тобо<ю> не стану, хоть все его басни не стоят одной хоро<шей> басни Крыловой, все его сатиры – одного из твоих посланий – [все его песни, мадригалы, оды, элегии] а всё прочее [одной] [одного] первого стихотворения Жуковского. Ерм<ак> такая дрянь – [что] мочи нет, – сказки писаны в дурном роде, холодны и растянуты – по мне, Дмитриев ниже Нелединского – и стократ ниже стихотворца Карамзина – любопытно видеть его жизнь не для него а для тебя – Хорош [русский поэт] poёte de notre civilisation. Хороша и наша civilisation! Грустно мне видеть, что всё у нас клонится Бог знает куда – ты один бы мог прикрикнуть налево и направо, порастрясти старые репутации, приструнить новые и показать нам путь истины, а ты покровительствуешь старому вралю не на —·—·– нами…»

Да, пассаж о Крылове не перекочевал в отправленное письмо по причине того, что в нём Пушкин просил Вяземского написать предисловие к «Бахчисарайскому фонтану». Поэт резонно рассудил, что совмещение просьбы и критики суждений Вяземского вряд ли будет способствовать написанию предисловия к собственной поэме.

Черновик с антидмитриевской тирадой он использовал в следующем письме, написанном через четыре месяца. Правда, существенно сократил негативную оценку Дмитриева, но прибавил упрёк Вяземскому:

«Но, милый, грех тебе унижать нашего Крылова. Твоё мнение должно быть законом в нашей словесности, а ты по непростительному пристрастию судишь вопреки своей совести и покровительствуешь чёрт знает кому. И что такое Дмитриев? Все его басни не стоят одной хорошей басни Крылова; все его сатиры одного из твоих посланий, а всё прочее первого стихотворения Жуковского».

В это же самое время Пушкин вступает в полемику с А. А. Бестужевым, не соглашаясь с его статьёй «Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и начале 1825 годов». Он опровергает мнение автора статьи: «у нас есть критика, а нет литературы» и именно Крылова наряду с Державиным считает доказательством существования русской литературы. А вот настоящей критики, по мнению Пушкина, у нас нет:

«Мы не имеем ни единого комментария, ни единой критической книги. Мы не знаем, что такое Крылов, Крылов, который [в басне] столь же выше Лафонтена, как Держ. выше Ж. Б. Руссо».

А тут ещё в Париже (в начале 1825 года) вышло любопытное издание басен Крылова: 86 оригинальных басен на русском языке и их стихотворные переложения на французский и итальянский. Трёхъязычному сборнику предпослано предисловие Лемонте. Довольно оперативно «Сын отечества» (1825. № 13 и 14) печатает перевод на русский язык этого предисловия, и, известно, им заинтересовался Пушкин.

Оно разочаровало его. Не столько качеством перевода, сколько своим содержанием. Он откликнулся на него статьёй «О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова» в «Московском телеграфе». «Читаешь… статью, – писал Пушкин, – с невольной досадою, как иногда слушаешь разговор очень умного человека, который, будучи связан какими-то приличиями, слишком многого не договаривает и слишком часто отмалчивается». Задумывал ли тогда Пушкин дискуссию, но спор с Лемонте вылился, по сути, в спор о судьбе русского языка: