Иван Саввич Никитин

Поживем да умрем, — Будет голь пригрета... Разумей, кто умен, — Песенка допета!

Песенка совсем непохожа на ранние никитинские «плачи» — и содержанием, и

интонацией, и поэтическими красками она настраивала пролетария не на смирение и

тоску, а на тот тон жизни, который утверждался и в сознании самого автора, и в умах

разогретых «русской весной» народных масс. «Песня бобыля» долгое время поль-

зовалась популярностью (ею восхищались известные поэты и писатели); положенная

на музыку, в том числе польским композитором С. Монюшко, она стала своего рода

гимном русских босяков, звала их не склоняться перед любыми невзгодами. Из той же

серии оптимистических народных баллад «Удаль и забота»:

Тает забота, как свечка, Век от тоски пропадает; Удали горе — не горе, В цепи закуй

— распевает.

Клонится колос от ветра, Ветер заботу наклонит; Встретится удаль с грозою — На

ухо шапку заломит.

Как и в «Песне бобыля», метафора народного характера здесь прочитывается легко:

согбенный непосильным трудом «пахарь» расправляет усталые плечи, готов уже не

только «жалиться», но и, когда ему невмоготу, защитить себя: «Топнут ногою на удаль

— Лезет на нож, не робеет».

Представление о Никитине исключительно как певце безотрадной народной доли

— одностороннее и узкое, подхваченное от дореволюционных исследователей.

Диапазон его поэзии шире и многоцветнее, идейная гамма — богаче и полнозвучнее.

Говоря о «Песне бобыля», советский поэт Дмитрий Ковалев верно заметил: «Его

лирика с характером!..», а Василий Федоров восхищался «певцом русской удали».

Мотивы богатырства трудового человека не являются для Никитина случайными,

они звучат в его стихотворениях на разных этапах творчества — ив периоды расцвета,

и даже во времена упадка его духа («Отвяжися, тоска...»-, «Над полями вечерняя зорька

горит...», «Деревенский бедняк», «Жизнь» и др.).

К концу 50-х годов проекция крестьянского характера в произведениях Никитина

все ощутимее меняется в сторону осмысления героем своей незавидной участи,

стремления любым образом сломать устоявшийся негодный порядок. Например,

«Поездка на хутор» (отрывок из поэмы «Городской голова»). Рассказав о своей

нелегкой судьбе («...А я, как пес, Я, как щенок, средь дворни рос...»),- о том, как ему,

наконец, удалось выбраться из неволи, кучер «ставит точку»: «И пятерней Семен

51

хватил Об стол. «Эхма! собакой жил!» Все чаще никитинские герои не хотят «собакой

жить», в интонацию печали все чаще врывается нота протеста (она открыто звучала в

ряде стихотворений, оставшихся при жизни поэта неопубликованными, таких, как

«Тяжкий крест несем мы, братья...», и др.). Сама по себе любопытна попытка поэта

дать образ народного заступника из состоятельной, но демократической среды. Не видя

пока еще силы, способной поднять «униженных и оскорбленных» на борьбу со злом,

Никитин в незаконченной поэме «Городской голова» обратился именно к такому типу.

Им должен был стать пробившийся «в люди» образованный купец-мещанин Евграф

Антипыч, познавший в молодости грязную механику «богачества»:

Но, Боже! эти торгаши!.. Но это смрадное болото, Где их умом, душой, работой До

гроба двигают гроши!

Этот герой (уж не бывший ли воронежский городской голова купец А. Р. .Михайлов

послужил ему прототипом?), по свидетельству современника, замышлялся как борец с.

общественными пороками, жаждущий блага «меньшим братьям». Поэма не состоялась.

Чуткий к правде жизни поэт, очевидно, уловил общую фальшивую идею в своем плане,

не нашел внутренней опоры для его осуществления. М. Ф. де Пуле подтверждает:

«...провинциальная городская жизнь почти не давала никаких материалов для создания

этого лица. Вот это-то обстоятельство и было одною из главных причин, по которой

«Городской голова» был брошен».

«Стихотворения Ивана Никитина» 1859 г. продолжали мастерски освоенные им

жанрово-психологические картины семеино-бйтгбйогб уклада народной жизни.

Подобные сюжетно-повествовательные стихотворные очерки стали динамичнее, язык;

автора и его персонажей более художественно детализированным и нередко

афористичным, ритмико-организационная структура — разнообразней, а общий, пафос

таких вещей содержал уже не только заряд нравственный, но отчасти и социальный.

В этом отношении особенно колоритна маленькая новелла «Ехал из ярмарки ухарь-

купец...». «Удалой молодец» с молчаливого согласия престарелых родителей соблаз-

няет на деревенском гульбище их девку-красавицу. Стихотворение с сюжетной стороны

банально, но выполнено живописно, в первой части музыкально-игриво — «как будто

само родилось из тальяночных наигрышей» (Евг. Евтушенко). На этом можно было бы

закончить разговор об «Ухаре-купце», если бы не пронзительный драматический

аккорд, который его заключает: «Кем ты, люд бедный, на свет порожден? Кем ты на

гибель и срам осужден?» — две строчки, взрывающие заурядность происходящего,

заставляющие вздрогнуть читателя, почувствовавшего обыденную тоску жизни

простолюдина.

«Тоска его звучала в стихах энергией великого народного духа, силой энергичных

своих слов, пережитых всем сердцем», — писал о Никитине Иван Бунин. Эти слова