Иван Тургенев и евреи

Ауэрбах, действительно, происходил из небогатой и многодетной семьи, но его отец разорился, когда Ауэрбах уже успел получить отличное образование. Он изучал философию в Мюнхене и Гейдельберге, – что было бы невозможно при тех обстоятельствах, которые рисует в русском предисловии Тургенев. Однако еврейство Ауэрбаха, с точки зрения Тургенева, нужно было «оправдать», что он и сделал, привнеся в характеристику немецкого писателя новые детали [ФОМИНА. С. 107–109],

– т. е., считаясь с «духом времени», особо выделил для русского читателя пореформенной эпохи, что «Ауэрбах – еврей, и с детских лет знал нужду».

Нет ничего особенного в том, что ни русского, ни немецкого автора «Предисловия» нисколько не коробило иудейство Бертольда Ауэрбаха. По логике вещей и Тургенев и Пич, выступая в публичной сфере, должны были бы считаться с присущими их времени условностями, о которых Бертольд Ауэрбах, оценивая себя как независимого мыслителя и немца «Моисеева закона», писал:

Когда еврей стремится быть свободным и независимым во всей полноте и своеобразии своей личности, т. е. ставить себя в один ряд со всеми другими членами общества или же выступать против каких-то общественных тенденций, всегда при этом в виде «тлеющих следов» прорывается замаскированная ненависть к евреям[510].

В «Предисловии», подписанном «Ив. Тургенев», писатель в первый и последний раз в своей жизни публично заявил о своей симпатии к еврейству и декларировал уважение к иудаизму (Талмуду). Если посредством герменевтических интерпретации разного рода мы можем лишь говорить о сочувственной в отношении евреев тональности рассказов «Жид» и «Несчастная», то в «Предисловие» – это публичная со стороны Тургенева филосемитская манифестация! Такого рода заявлений не найти ни у кого из русских писателей вплоть до второго десятилетия ХХ века, когда они прозвучали из уст Максима Горького, – см. об этом в [УРАЛ (II)]. Поскольку текст «Предисловия» с момента его публикации в «Вестнике Европы» в 1868 году переиздавался СССР только один раз – в 1956 году[511], но при этом не вошел (sic!) ни в одно из академических «Полных собраний сочинений И.С. Тургенева»: (1960–1968) и (1978–1986), процитируем его наиболее провокативные абзацы[512]: