Иван V: Цари… царевичи… царевны…

Думали, кого поместить в этот список. Нарышкиных, вестимо. Возвысились непомерно. Братец царицы Иван Кириллович двадцати двух лет в бояре избран, статочное ли дело!

И вот был пущен слух, что Нарышкины убили царевича Ивана. Тараруй повел стрельцов ко дворцу. Ударили в барабаны, били в набатный колокол.

Начались схватки, полилась кровь. Стали затворять кремлевские ворота, но не успели. Стрельцы ворвались с криками: «Царевича Ивана задушили Нарышкины! Смерть изменникам!»

Матвей вышел на крыльцо, поднял руку.

— Верите ли вы мне, братия?

Молчание было ему ответом. Кто-то выкрикнул:

— И ты, небось, в изменниках!

— Я за вас всегда радел. И кто постарше, помнит о милостях моих. Сам я был некогда стрелецким головой, и при мне стрельцы не знали худа.

— Пошто задушили царевича Ивана?!

— Лжа. Найдите того, кто пустил злонамеренный слух.

В это время на крыльцо вышла царица, патриарх с боярами. За ними шли братья царевичи Петр и Иван.

Глава четырнадцатая Иван-царевич и девка Варька

И раздражится южный царь и выступит, сразится с ним, с царем северным, и выставит большое войско, и предано будет войско в руки его.

Книга пророка Даниила

Из толпы, угрюмо гудящей, выбрался рослый стрелец, забрался на царское крыльцо и приступил к царевичу Ивану:

— Ты всамделе доподлинный царевич Иван Алексеевич?

— Ну?

— Сказывай громче.

— Не могу громче.

— Царевич?

— Ну?

— Не нукай! — рассердился стрелец. — Отвечай прямо.

— Царевич Иван я.

— Перекрестись!

Иван покорно перекрестился. Двуперстием. Стрельцы одобрительно зашумели: большинство держалось старой веры.

— Сказывали нам — извести тебя хотели.

— Ну?

— Иное слово молви — пошто все нукаешь да нукаешь. Хотели?

— Ништо.

— Не мычишь, не телишься! — рассердился стрелец. — Ответствуй!

— Не было. Не хотели.

— Осени!

Иван снова перекрестился на все стороны. Голова его качалась как привязанная, рука слегка дрожала, таза были полуприкрыты тяжелыми набрякшими веками.

— Какой-то ты не такой, — пробормотал стрелец, спускаясь с крыльца. — Неправдашний царевич. Недоделанный.

— Пущай слово скажет! — прокричали из толпы. — Теснят его Нарышкины?! Скажи: волен ты?

— Угу.

— Ишь каков! Угукает. Ты молви слово царское, с понятием.

Иван долго молчал. Толпа, колыхаясь, ждала. Наконец он разверз уста и с усилием выдавил:

— Волен я. Волен. Братец Петруша милостив. В игры играем. Гы-гы! — неожиданно осклабился он.

В толпе засмеялись. Стрельцы снова загудели. Однако добродушно, без угрозы.

— В цари его метят. Милославские. Старшой он. Право имеет.

— Верно. Теперя он первенький. Опосля кончины великого государя Федора Алексеича.

— Братец законный.

— Никак хворый он?

— На голову хворый, — ухмыльнулся тот рослый стрелец, что допрашивал Ивана на крыльце.

— Заробел пред нами, — предположил другой.

— Чего ему робеть, коли он законный царевич.

На том и порешили. Толпа стала понемногу расходиться. Поредела. Осталось с десяток наиболее упорных. И хотя царское крыльцо давно опустело, царица увела братьев, патриарх с клиром тоже удалился, предварительно благословив толпу, оставшиеся продолжали разговор.

— Молод его царское величество. Малец вовсе. Слышь: в игры играют, сказывал Иван.

— Царица с братьями правит, а их дело в игры играть.

— Боярин Матвеев возвращен из Сибири. Он теперя главный.

— Советы давать горазд. За то и в Сибирь угодил, — хихикнул кто-то.

— А Иван-то главою скорбен, — заметил другой. — Слова во рту застревают.

— Не во рту, небось. В голове.

— А ну их! Пошли в кабак.

Один из пяти братьев, младший Иван, чудом выживший, родился 27 августа 1666 года. Он заключал мужское колено Милославских, на нем возлежала вся их надежда теперь, после смерти Федора. Антихристово число — 666 — как видно, сказалось на Иване. Так, во всяком случае, меж собою говорили его тетки, в особенности Татьяна Михайловна, самая рассудительная из них и самая сердобольная. Она более других жалела Ивана. И думала-гадала, как оздоровить его. Сглазу не было: Иван был хил от рождения, порченый в утробе матери.

Но более всего кипятилась Софья. Власть и значение ускользали от Милославских. Этого нельзя было допустить!

Все ее попытки извести царицу Наталью с ее сыном, провозглашенным после кончины Федора царем, не удались. Уж к кому только она ни прибегала: колдуны и колдуньи, ворожеи, чернокнижники, ведуны, юроды чредою являлись в ее хоромах. Разумеется, предмет ее ненавистничества был засекречен самым тщательным образом. В него был посвящен только один человек: ее галант, ее возлюбленный князинька Василий Голицын.

Уж чего только она не перебрала, не перепробовала! Вызнала шестнадцать верных способов порчи, одиннадцать — сглазу, восемь заговоров. Все книги, где рассматривались способы черной магии, были ею изучены. Князь Василий усмехался, но покорно способствовал ей в ее усилиях.

Он, человек просвещенный, не верил во все это чернокнижие, — Оно — удел смердов, черного народа.