Иван Васильевич – грозный царь всея Руси

Но обращает на себя внимание: чем сильнее заносился Баторий, тем скромнее и корректнее вел себя Иван Васильевич. Строго соблюдал этикет. Вставал, встречая польских гонцов. Выслушав откровенную брань в королевских грамотах, отвечал тихо и вежливо. Учтиво прощался — «кланяйся от нас своему государю». Паны захлебывались от радости, объясняли поведение царя слабостью и трусостью. Но это было совсем иное. Смирение. По мере нарастания угрозы он брал себя в кулак и держался сугубо по-православному. Противопоставлял гордыни — смирение, брани — тишину, наглости — спокойствие. И веру, что Бог видит, на чьей стороне правда.

Хотя, наверное, это давалось Ивану Васильевичу совсем не легко. Нервами, здоровьем. Но и это видел лишь Господь. А богословие Баторий знал слишком плохо, насмехаясь насчет 50-го псалма. В Православии этот псалом один из главных. Но он не унижает человека, а возвышает. Очищает его от греха, возводит к Богу и завершается победно! «Ублажи, Господи, благоволением Твоим Сиона, и да созиждутся стены Иерусалимския. Тогда благоволиши жертву правды, возношения и всесожигаемая, тогда возложат на олтарь Твой тельцы».

Нет, царь не намеревался капитулировать, и Русская Земля была едина с ним. Одновременно с поисками мира собирался «со всей земли для войны» «по разводу» чрезвычайный налог «в государев подъем» [716]. Судя по формулировке и по времени, когда он был введен, решение о чрезвычайном налоге было принято на том же Земском Соборе, который просил о примирении. «Всей землей» требовалось поднапрячься, помочь снарядиться оскудевшим воинам. Льгот не давалось никому. Вносили свой вклад и монастыри, и купцы, большие суммы дали Строгановы, даже англичанам пришлось заплатить тысячу рублей — они же подчинялись российским законам.

А Баторию в ответ на очередные оскорбления Иван Грозный написал в 1581 г. большое послание — очень не похожее на предыдущие. Он перечислил все нарушения правил ведения войны, допущенные королем. Прямо говорил, что ради мира мог бы отдать полякам Ливонию, «мы б тебе и всее Лифлянские земли поступились, да ведь тебя не утешить же» — если уже пообещал своим панам сокрушить Россию. Царь видел это: «Уступаю — требуешь более». Делал вывод — если даже таких уступок оказывается недостаточно, значит, Речи Посполитой нужны не они, а именно продолжение войны. Если так, то и разговаривать больше незачем, «уже вперед лет на сорок и на пятьдесят послам и гонцам промеж нами не хаживать» [717].

Но в письме был и весьма неожиданный поворот. Царь рассуждал, кому будет выгодно, если две державы истощат друг друга? «Ино то знатно, что ты делаеш, предаваючи хрестиянство бесерменом. А как утомиши обе земли, Русскую и Литовскую, так все то за бесермены будет». Намек более чем прозрачный — король, бывший вассал султана, подыгрывает туркам. Кроме того, Иван Васильевич с какой-то стати обвинял Батория в покровительстве протестантам. И при этом противопоставил еретикам не только Православие, но и католицизм! Подчеркнуто изображал православную и латинскую церковь как бы заедино. Вспоминал Флорентийский собор «при папе римском Евгении… и присутствовал на нем Греческий Царь Иван Мануйлович, а с ним патриарх Царьградский Иосиф (на этом соборе он и скончался), а из Руси был митрополит Иосиф, и на этом соборе уложили, что греческая вера и римская должны быть едины» [718].

Тут уж впору руками развести. Иван Грозный, ортодоксальный борец за Православие, заговорил об унии! Но можно задаться и другим вопросом. Неужели он надеялся усовестить Батория? Царь не был таким наивным. Но послание, адресованное королю, предназначалось не для него. Государь знал, что послание будут читать вельможи, советники короля, в том числе папские эмиссары. С одной стороны, он вбивал клинышки между Баторием и панами, подсказывая им, что король может работать на султана. Но забрасывал удочки и в Ватикан, что он совсем не против диалога с католиками. Иван Васильевич попал в точку. Папа Григорий XIII давно ждал этого. Он обратил внимание на отчет посла германского императора Кобенцеля, посетившего Москву в 1576 г.: «Несправедливо считают их врагами нашей веры, так могло быть прежде; ныне же россияне любят беседовать о Риме» — и приводил примеры уважительного отношения к католицизму [719] (что не удивительно, ведь шли переговоры о союзе с Максимилианом).

Григорий XIII еще тогда, в 1576 г., собирался послать к царю прелата Рудольфа Кленхена, который прошел солидную предварительную подготовку, изучил русский язык и обычаи. Он должен был передать, что папа «много слышав о силе, завоеваниях, геройстве, мудрости, благочестии и всех великих свойствах» Ивана Васильевича, желает выразить «столь необыкновенному венценосцу свою приязнь и надежду», что ему будет угодно направить оружие на турок, а при этом «восстановить целость святой веры» [719] — речь шла о той же унии. Но посылка Кленхена не состоялась. Возможно, рассудили: когда русских разгромит Баторий, они станут более податливыми.