Через некоторое время вернулось войско Алея. У озера Абалак с ней произошла «брань велия на мног час». Казаки понесли серьезные потери, но победили. А после этого держава Кучума посыпалась, как карточный домик. Ведь он и для местных племен был узурпатором. Теперь они выходили из повиновения хану, многие потянулись под защиту победителей, привозили русским ясак — меховую дань, признавая таким образом над собой новую власть. Других Ермак подчинял силой, организовывал дальние экспедиции.
Царь об этом еще ничего не знал. Уход отряда казаков в Сибирь пока воспринимался, как незначительный эпизод, мелькнувший в переписке. Как раз на праздник Дмитрия Солунского, когда Ермак штурмовал Кашлык, государь крестил в честь этого святого своего новорожденного сына. А основное внимание правительства занимало восстание в Поволжье. В октябре на помощь казанским воеводам выступило войско князя Елецкого, но переломить ситуацию не смогло. Потом двинулась армия Ивана Воротынского и Дмитрия Хворостинина. Но зима выдалась лютая и снежная. Полки завязли в «великих снегах» и не смогли добраться до гнезд бунтовщиков.
Между прочим, еще раз подтвердилось — буквально ни одно предприятие Ивана Васильевича не обошлось без последующей клеветы! В данном случае историки переписывают друг у друга сюжет, как за неудачный поход царь повелел одеть Воротынского и Хворостинина в женские платья и заставил выполнять женскую работу, молоть крупу [756]. Хотя профессиональным историкам, конечно же, известно, кто является автором этой басни. Станислав Немоевский, польский приятель Лжедмитрия. После его свержения и смерти Немоевскому пришлось пару лет пожить в плену, пока царь Василий Шуйский не отпустил. За это поляк постарался оплевать Россию, что называется, по полной программе, нагромоздил самые дикие измышления — вроде того, как Иван Грозный, потеряв Великие Луки, принялся бить палкой статую Николая Чудотворца в Можайске с криками: «Почему помогаешь не мне, а Литве?» И этот бред тоже переписывают, невзирая на проверенные факты, что царь в эти годы вообще не приезжал в Можайск [757].
А Воротынский и Хворостинин никакого наказания за неудачу не понесли — она не отмечена ни в послужных списках воевод, ни в других документах, ни даже в оппозиционных частных летописцах (которые не преминули бы описать столь необычную опалу). Но срыв похода воодушевил восставшие племена. Они в своих лесах стали считать себя неуязвимыми. Втягивали тех, кто еще не присоединился к ним, блокировали дороги вокруг крепостей. В 1583 г. вызрел заговор в самой Казани. Татары по сигналу набросились на русских, перерезали множество людей, в том числе воевод, священников. Царь бросил отбивать Казань свои отряды, находившиеся поблизости, но они были разбросаны, недостаточно сильны и ничего сделать не смогли.
Видя такое дело, оживился и Баторий. У России положение тяжелое — и со Швецией война, и Казанское восстание. Стал придираться — как бы тоже подключиться. Условия мирного договора он не выполнял. Между прочим, среди обвинений, навешанных на Ивана Грозного, фигурирует и байка пастора Одерборна, будто он «осудил на смерть 2300 воинов, которые в Полоцке и других крепостях сдались неприятелю. По заключении мира… велел их всех казнить или ввергнуть в ужасную темницу» [756]. Режиссер Павел Лунгин даже включил эту сплетню в свой лживый фильм «Царь», запросто сдвинув падение Полоцка на 10 лет, ко времени жизни митрополита Филиппа. Но стоит уточнить для ясности — эти воины «по заключении мира» в Россию не вернулись. За огромные деньги удалось выкупить лишь четырех знатных воевод, а всех остальных неприятели удержали в плену, даже от размена паны уклонялись. Каждый, кому достались пленники, числил их своими личными невольниками и не желал отпускать в обмен на каких-то других поляков или немцев. Переговоры по данному поводу продолжались еще долго, уже после смерти Ивана Грозного.
Паны не ушли и с земель, по мирному договору возвращенных России. Занимали часть Торопецкого, Великолукского, Велижского уездов, устраивались там по-хозяйски. Витебский воевода Пац даже начал строить крепость на русской территории. Магнаты и шляхта грабили и закрепощали крестьян, срывали размежевание границ, оскорбляли и выгоняли присланных для этого царских чиновников. А Баторий в ответ на дипломатические протесты только пожимал плечами и ссылался на «своевольство» панов — дескать, он ничего не может поделать [746]. Хотя сам со своими вельможами поощрял это, почему же не удержать дополнительные приобретения «явочным порядком».