Существует два развернутых описания смерти царя — и оба лживые. Одно приведено в сочинении пастора Одерборна «Жизнь Великого князя Московского Ивана Васильевича» (даже тенденциозные авторы предостерегают от использования его информации) [788]. Другое описание — Горсея. О нем мы уже упоминали. Он пытался написать сенсационный бестселлер для английских читателей и рисовал фантасмагории «царства ужасов», а себя изображал чуть ли не советником Грозного, выполнявшим его тайные поручения. На самом деле Горсей приблизился к московским правящим кругам позже, при Годунове. А в данное время он был всего лишь приказчиком-практикантом и «воспоминания» этих лет напропалую выдумывал.
Например, сюжет о том, будто Бельский по приказу государя собрал волхвов из Лапландии, чтобы они предсказали день смерти, Горсей, не стесняясь, позаимствовал из «Жизни двенадцати цезарей» Светония. В нашем распоряжении есть документы, которые с лапландскими шаманами совсем не согласуются. Последнее личное письмо царь послал вовсе не к шаманам, а в Кирилло-Белозерский монастырь: «Ног ваших касаяся, князь Великий Иван Васильевич челом бьет, и моляся припадаю преподобью вашему, чтоб есте пожаловали о моем окаянстве соборне и по кельям молили Господа Бога», чтобы Он «ваших ради святых молитв моему окаянству отпущение грехов даровал и от настоящия смертныя болезни свободил» [789].
Одерборн, никогда не бывавший в России, описывал, что болезнь была тяжелой и долгой, царь якобы впадал в беспамятство, подолгу лежал как мертвый, все тело распухло, стало гнить заживо, покрылось червями. Это черная фантастика. Конечно же, за государем ухаживали, в таком запущенном состоянии он находиться не мог. Да и болезнь была не долгой, 9 дней. Точно столько же, как у его отравленного сына. Лишь один из симптомов, названных Одерборном, подтверждается. Тело Ивана Васильевича очень отекло. При вскрытии захоронения в 1963 г. М.М. Герасимов писал, что «стены саркофага чрезвычайно тонки. Вероятно, саркофаг дополнительно растесывали при самом захоронении… Видимо, покойник был очень тучен, отечен и не входил в каменный гроб» [790].
Такая сильная отечность — характерный признак отравления ртутью, она вызывает дисфункцию почек, и прекращаются выделения из организма. А «лечили» царя те же Эйлоф и Бельский. Хотя у Ивана Васильевича имелся еще один врач, Якоби. Но его каким-то образом совершенно оттерли от больного. Возможно, государь и сам утратил к нему доверие, убедившись, что он агент британского правительства. 15–16 марта состояние Ивана Васильевича ухудшилось, он впадал в беспамятство. Картины Горсея, будто царь 15 марта водил его в свою сокровищницу, рассуждал о драгоценных камнях, а потом устроил сеанс магии с доктором Эйлофом и пауками, наблюдая, смогут ли они выбраться из начертанного круга, являются лишь колоритными «страшилками» для доверчивых читателей.
Государь лежал в неимоверных мучениях, с чего бы он стал вдруг устраивать персональную экскурсию для английского приказчика? Как раз в эти дни царевич Федор приказал служить по всей стране молебны о здравии отца, раздать большую милостыню, освободить заключенных, выкупить должников, чтобы тоже молили о здравии. 17 марта после горячих ванн Ивану Грозному полегчало (ванны способствуют частичному освобождению организма от вредных веществ через поры кожи). Даже сочли, что кризис миновал, государь пойдет на поправку. В Можайск послали разрешение Сапеге продолжить путь в Москву.
В последний день жизни, 18 марта, царь снова принял ванну. Но в шахматы, вопреки байкам Горсея, не играл. Они считались азартной игрой и были запрещены Стоглавым Собором. (Кстати, все вещи во дворцовом хозяйстве, вплоть до банных простынок, подлежали скрупулезному учету [791]. Но такого предмета, как шахматы, до сих пор ни в одной описи не обнаружено.) Чем занимался Иван Васильевич в этот день, хорошо известно. Он собрал бояр, дьяков и в их присутствии составлял духовную грамоту [792]. Наследовать власть благословил сына Федора. Помогать ему должен был совет из пяти человек: Ивана Шуйского, Ивана Мстиславского, Никиты Романова, Годунова и Бельского. Царице и царевичу Дмитрию выделялся в удел Углич, опекуном ребенка назначался Бельский. Также государь повелел снизить налоги, освободить узников и пленников, простить опальных, а сыну предписал править «благочестиво, с любовью и милостью» [793].