Ивановская горка. Роман о московском холме.

История борьбы с мирскими захребетниками уходит в далёкое прошлое. Применялось в ней не только физическое истребление, но и весь арсенал науки — яды кишечные, растительные и неорганические, а также всевозможные смеси: от мышьяка, керосина и хлорофоса до контактных синтетических отрав включительно. В сороковых годах появились средства типа ДДТ, действующие на нервную систему, — и тогда всем показалось было, что борьба наконец приведёт к полному освобождению от этого спипогрыза. Но буквально через три-пять лет после начала употребления новых средств захребетник проявил отчаянную многостороннюю устойчивость: физиологическую, генетическую, географическую, общую, частичную, перекрестную, поведенческую и так далее.

С той поры в мировом сообществе родилось сознание, что решать эту задачу все страны вынуждены сообща, вместе меняя время от времени способы борьбы. Причем в настоящий момент возвратились к наиболее древним, прадедовским средствам, к которым, как выясняется, у противника до сих пор остался достаточно высокий уровень чувствительности.

Как говорят на Руси, с мiроедом и бороться нужно всем мiром — то есть сразу усилиями целого дома. Работа эта отнюдь не проста — и покуда лишь в пятнадцати из каждых ста жилых зданий столицы их удалось вывести подчистую...

— А теперь ответь-ка мне, — обратилась Лощёнова впрямую к Ване-Володе, завороженному впечатляюще учёным описанием, — не напоминает ли тебе это ещё кое-чего покрупнее?..

20

Тут из коридора донесся возмущённый треск вроде обвала, и Ваня-Володя, не поспев (да и не сумев) толком чего-то возразить, бросился туда в надежде отловить наконец Катасонова, — но опять наткнулся лишь на глухую насмешливую пустоту пространства. Тогда он с опозданием сообразил, что следовало, конечно, оставить тому на дверях записку с просьбою заглянуть к Лощёновой, где в ожидании его лясы точатся, — да теперь уже стало как будто поздно; вдобавок он отчего-то сразу уверовал и в показания старухина лакмусова перста.

Вернувшись к Евдокии Васильевне за стол, он увидал, что она вновь заботливо наполнила его чашку душисто горчившим настоем, действительно почти что изгнавши жажду из горла — но тем самым только заметнее сделалась та внутренняя полость, что угнездилась под ним. И вот, недолго колеблясь, он вдруг взял да и выложил старухе как на духу все свои беды дочиста и сполна.........................................

— Такие вот страсти, — окончил Ваня-Володя отнюдь не скоро этот горестный сказ и, выпорожнивши до дна запазушную котомку напастей, вслед за тем напрочь замолк.

— На то он сегодня и Страстной четверг, — не совсем для него ясно изрекла сочувственная без лести слушательница, а потом погодя дала такой совет: — Вот что: жены твоей у меня не было и нету, и где она в точности — этого я не знаю. Но чую точно так же, как от этого Ката боль моя в пальце, что тебе немедля нужно подыматься и идти сей же час искать —

— Веру?

— И всё остальное...

— Далеко ли я без денег дойду? А Катасонов?!

— Ну, этот-то сам сыщется, но тут, втретье тебе говорю, пожалуйста, поосторожней. Не думай никак, доброхот, коли сошёл уже с круга — что здесь дорога твоя и вся.

Это как бывает — остановится подземный поезд нечаянно не на станции, а во чреве самой норы, и тогда народ, что не задумываясь летел себе запросто в тартарары, стоя спокойно на ногах, а то и мягко посиживая, принимается таращить всполошио глаза по сторонам, как, да что, да и вообще, куда это я занёсся и кто таковы эти случайные мои соседи, которых ведать не ведаю и вроде не надо бы, а вот вдруг не ровно обвалится что или стукнет сзади — и придётся ещё вместе смертный час принимать? Полезная очень по-своему слазка выходит середи скачек...

Так и ты, соскочивши с той машины, что тебя по кольцу твоими же ногами, не спрашиваясь, везла на Кудыкину гору, выбирай теперь путь внимательнее, следи, чтобы был он прямой — да гляди не угоди на новый-то круг, и будет последний тот ещё горше первого.

21

Ваня-Володя горячо поклялся ей наблюдать опасение, впрочем, не так уж чтоб совершенно искренне, и в окончательном раздрае выкатился вновь наружу. Сейчас он зато ощущал куда меньшее стеснение обиходными правилами приличий и, даже не сделав вида, будто стучится, дернул что было сил Катасоновы двери.