Ивановская горка. Роман о московском холме.

Внутри за ними тревожно бултыхался пурпурный сумрак, колыхаемый биением накинутой на окно вишнёвого окраса шторины, напрочь застившей дорогу внутрь лучам белого света извне. В этой подвижной подцветке комната на самом деле казалась шевелящейся грудой тысяч телец разновидных существ сверху донизу стены, пол и чуть ли не потолок её были сплошняком унизаны полками, где в два ряда и ещё вповалку поверху гнездились сотни книг, книжищ и книжечек, а вперемежку в отверстых коробьях из-под голландского масла, стянутых для крепости рогожными ремнями, торчком упрятаны были в штабеля иконы — маленькие медные и деревянные размером поболе: начиная от той, что охватом в единую пядь, и вплоть до укутанного по пояс одеялом с веревками — словно стреноженного, чтоб не сбежал, — образа в полный мужской рост.

Неловко ступая на цырлах в постоянном страхе услыхать хряскающий звук раздавленного сокровища, Ваня-Володя подбрёл к письменному столу, почившему на двух львиных тушках с открученными долой хвостами, и обнаружил там как будто нарочно положенную так, чтобы в первую голову заметил пришедший — наискось здоровенного, распахнутого настежь тома, — записку на матовом квадратике ватмана наподобие визитки. Напрягши зрение, он прочёл на ней следующее:

МАЛЫЙ ВУЗОВСКИЙ 3

18-30

Не совсем уяснивши смысл сообщения — разве что припомнив начерно по названию переулка, что это где-то совсем тут под боком, — он приподнял карточку на воздух и в самом фолианте углядел ещё дважды отчеркнутые красным — под строкою и на полях со значком восклицания — такие слова, «...вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло».

22

Мало что и они смогли ему сразу пояснить, а запутывать, однако, продолжили, да тут он к тому же ещё приметил третье, совсем сбившее с панталыку обстоятельство: обок разинутой книги лежала опрятная стопа одинаких карточек с теми же в точности каллиграфически выписанными адресом и часом без даты. Стало быть, записка сия не ему одному была предназначена — или же вообще кому-то иному; а он уже было ошибкою почёл её за косвенно назначенную на сегодняшний вечер встречу.

Покуда Ваня-Володя озадаченно раздумывал над тем, что бы это всё вкупе с невероятно безстыдным исчезновением соседа с тридцатником могло означать, из коридора в третий уж раз раздался не просто шум, а какой-то погромный грохот, и, испугавшись, как бы его не сочли ненароком за похитителя, вторгшегося незвано в чужую обитель за мелкой поживой, он опрометью бросился наутёк.

Гром за дверьми быстро обратился в подобие издевательского хохота, и опять-таки никого там наш скорый гонец не застал: из лощёновского угла доносился тихий невнятый шёпот на старославянский лад, собственный его закут зиял рядом пуст и отверст, и лишь чей-то серый плащ на вешалке уныло разводил в недоумении рукавами, как безжалостно покинутое по осени на опустошённом огороде ни на что уже не пригодное пугало.

23

Последняя незадача, впрочем, только прибавила ему уверенности в том, что пора уже наконец выбираться на чистый воздух; перевязавши как следует по-походному кроссовки, он подтянул выше пупка портки, застегнул до упора «молнию» на гимнастической курточке и, стащивши долой с крюка тёплую клетчатую кепку, отправился решительно вовне.

Дорога в мир была для него куда как коротка, благо жительствовали они с недавних пор вместе с женою — то есть сегодня уже и без неё — на цокольном этаже, под которым оставался разве полуподвал с книжным складом на месте выселенной пекарни. Но и этот краткий отрезок он ещё не поспел пройти до конца, как уже кое-что начало проясняться: подле лифта в тесном парадном застыл в бодрой стойке парнишка из квартиры напротив, гонявший по полю мяч в молодёжном составе «Спартака», на чье беззаботное молодечество Ваня-Володя глядел теперь с сочувствием как на собственный вчерашний день; вместо проходного пожелания здоровья он вдруг пожаловался, что его мало не сшиб с ног «Котосон», несшийся как угорелый на велике.

— Давно это было? — будто заправский следователь, вопросил Ваня-Володя.

— А когда я разминку на дворе делал... Да уже с час тому.

— Что-нибудь говорил?

— Ничего... ничего особенного... Погоди: сделал круг по площадке и ухнул вон через арку, а пока набирал скорость, крикнул — точно, крикнул зачем-то, что тебе, дескать, низко кланяется.

— Гад,— сурово рассудил Ваня-Володя и уверенно шагнул вперед в парадняк.

24

На пороге он в последний миг приостановился, чтобы верно определить направление погони: отсюда в разные стороны расходилось три одинаково торных пути, куда запросто мог сигануть его последний обидчик, первым из трёх беглецов — жены, покоя души и денег, — намеченный для поимки. Как раз на перекрестии их через дорогу переправлялась ватажка немолодых женщин, предводимая высоченным залысым дядькою, широким взмахом десницы, будто полководец преодолением естественной преграды, руководивший совсем в общем-то не хитрым передвижением.