Ивановская горка. Роман о московском холме.

Берут с поличными письмами и его. В отличие от царицы, майора подвергают пыткам — кнутом, раскалённым железом, горящими угольями, привязывают на трое суток к столбу на доске с деревянными гвоздями, обвиняя не только в связи с Евдокиею, но и в умыслах на жизнь Государя. Однако он и «с розыску ни в чём не винился, кроме блудного дела». Особенно любопытствовали следователи во главе с императором о найденной у него «азбуке цифирной», которую сочли злокозненной тайнописью. Как выяснилось полтора века спустя, то были «богословские умствования», о которых Глебов честно признал, что взяты они «из книг».

Стойкость и неоговор не спасли его, но были, напротив, выставлены в конечном приговоре виною. В итоге 15 марта 1718 года в третьем часу пополудни он был всенародно водружен на кол. К страдальцу и тут приставили архимандрита Новоспасского монастыря с иеромонахом и священником, ожидая, что, быть может, из самой сени смертной — сидючи у смерти в сенях — он всё-таки исповедуется в измене. Долго мучившийся на постепенно прораставшей в тело железной ости Глебов ни в чём не покаялся, попросив лишь ночью причастия Святых Тайн, и испустил дух только на другой день в восьмом часу утра. Епископ Досифей, расстриженный покорными Петру архиереями в Демида, за свои предсказания был жесточайшим образом колесован, то есть, попросту говоря, разорван в куски.

Побывавшие на площади перед Кремлем иноземцы рассказывали в своих донесениях, что на следующий день видали на ней помост из белого камня, кругом которого на железных прутах торчали оторванные головы; на вершине помоста стоял четвероугольный камень, посреди коего сидел пронзённый насквозь труп Глебова, обложенный телами прочих казнённых.

Ещё через три дни монахиню Елену повезли в далёкий северный Ново-Ладожский монастырь. Вступившая по кончине Петра на престол счастливая соперница её Екатерина перевела свою предместиицу в Шлиссельбургскую крепость; но уже в 1727 году родной внук, новый император Петр Второй выпустил на волю — как раз в день казни, впрочем достаточно мягкой по тому времени: кнута и ссылки, — остававшихся в живых участников неправого розыска над родным отцом. Пётр и сестра его Наталья впервые увидались с многострадальной своею бабкою по приезде на коронацию в первопрестольную, в подмосковном селе Всехсвятсхом во дворце у грузинской царевны — от которого доныне осталась придворная церковь Всех Святых; после того ей было возвращено прежнее имя и отобранное царское звание: пророчество Досифея исполнилось.

Но дважды нареченная Евдокия предпочла уже не покидать монастырской ограды и тем более решительно отпёрлась в 1730 году от предложенного было всероссийского трона. Переживши мужа, братьев, детей, внуков и любимого человека, она скончалась год спустя в Новодевичьем, сказав перед смертью: «Бог дал мне познать истинную цену величия и счастья земного».

Вот как развязался один мудрёно заплетённый судьбою узел, свивавшийся некогда простой детской петелькой в ближайшей окрестности, в тени Ивановых глав. Теперь попробуем вступить мысленно между этих вот парных башен вовнутрь.

3

Совершить такое душевное усилие тем проще, что мы стоим нынче прямо над тем полулегендарным подземным ходом, что вёл из бывшего Охотничьего дворца Грозного Ивана в Хоромном тупике через палаты дьяка Украиицева на Хохловке сюда под Владимiрский храм и наконец в Иоанновский монастырь, — но на самой поверхности земной здесь не раз творились дела куда какие подспудные. Однако недаром считается, что там, где обычная жизнь становится невозможной, более всего созрели возможности для подвига и даже чуда.

Обитель Иоанна Постного постепенно сделалась прибежищем для, казалось бы — со стороны казалось, мерещилось — самых счастливых женщин на Руси. На деле же, ставши в ближайшую родственную связь с ее Государями, они неволей — как некогда Симона Киринеянина, шедшего случайно мимо, «задели» нести голгофский крест — должны были влачить тяжкое бремя верховной власти, когда царский венец; нередко оборачивался терновым, и не одна из них окончила дни в чёрных одеждах затворницы. Потому-то вязь на гробах в Вознесенском кремлёвском монастыре — обычном месте последнего упокоения русских цариц и царевен, основанном супругой Димитрия Донского Евдокией, — кроме владетельного достоинства, зачастую гласит и о достоинстве страдания: ведь и на Распятии поверху изображается лист с надписапием сразу на трёх языках «Царь...».