Ивановская горка. Роман о московском холме.

По возвращении в полицию он попал вновь под строжайший караул. Но теперь Ванька нашёл-таки выход гораздо хитрей, заявив нежданно, что «о всём покажет самую истину». К допросу приступили в тот же день, — а окончания его ждать привелось долгие годы. Каин стал рассказывать бывшее и небывшее, даже такое, чему, кроме него самого, заведомо не было более свидетелей, очернив поголовно всех чиновников Сыскного приказа, да ещё множество из полиции, Сенатской конторы и Раскольничьей комиссии. Ежедневно Каин каялся — недаром глагол сей, по преданию, ведёт свой корень именно от Каинова имени, но только того, первого Адамова сына, — и ежеден по его сказкам брали под замок и влекли в тюрьму новых и новых оговоренных и заподозренных. Татищеву пришлось в итоге подать императрице донесение, что по множеству поименованных Каином вин «в настоящих полицейских делах учинилась остановка» и, чтобы полиция могла заниматься ещё чем-то помимо Ванькиной персоны, решено было учредить по ней нарочитую комиссию.

Но и когда следствие отошло целиком к ней, служащие приказов принуждены были ходить к лукавому колоднику на поклон да просить у него свидетельства, что он за ними лично «никаких подозрениев не имеет — дабы им, не будучи при делах, не помереть с домашними гладом». Состав самой комиссии неоднократно менялся, к началу 1752 года шёл уже третичный розыск, и посаженных за решётку приходилось за недостатком узилищ отпускать на поруки. А в добавление к невероятному числу дел одновременно столь же сложную сеть принуждена была расплетать и другая особ-комиссия — об Андреюшке и хлыстах.

И вот, только теперь, в январе 1756-го Юстиц-коллегия подтвердила приговор о колесовании, а в феврале вышел и окончательный указ Сената, о котором Лёвшин уже знал, а Каин по всей вероятности — нет...

22

Впрочем, Лёвшин существенно недооценил Ванькину сметливость. Погрузясь теперь в довольные размышления о собственных глубоких познаньях в его деяниях, он позабыл слушать самого их героя, а тот и затих, приканчивая молча красоулю. Когда же она булькнула напоследок отменно гулко, Фёдор Фомич очнулся: Ванька глядел на него в упор совсем тверёзыми глазами, откровенно изучая.

Лёвшин тогда решил было запросто сбить его с толку.

— Скажи-ка, молодец, а что это ты позабыл про спущенную Ивановскую старицу помянуть? Вон ведь тут в «экстракте» генеральском чёрным по белому: «При взятии из Ивановского монастыря в раскольническую комиссию стариц, кои явились в расколе, одну старуху, а имя не показано, он, Каин, отпустил, а как-де в отпуске той старухи взят был и держан под караулом, тогда, по свободе пришед той комиссии к секретарю Ивану Шаврову, подарил платком италиянским и просил, чтоб он его к сыску той старухи не принуждал, а после того в разные времена переслал к нему ренского рубли на три, и оной старухи от него не требовало». Что ты про сие молвишь?

23

И тут Лёвшину суждено было пережить одно мгновение жути. Вместо униженного смертника перед ним предстал Иван Каин во всей своей прежней бесовской силе и неожиданно сам потребовал ответа, заявив:

— Про неё, благодетель, лучше уж ты мне скажи!

Фёдор Фомич, только заглянув в каинские глаза, тотчас же убедился без слов, что Ванька взаправду валял перед ним Ваньку, а покуда дворянин распускался, он усиленно соображал об истинной цели его посещений и сейчас, несомненно, её угадал, раздевши закутанное столь тщательно намерение донага. Лёвшин и на деле как будто почувствовал себя голым, по крайней мере, мурашки холода явственно пошевелились по его телу снизу доверху, — но он всё же сумел найтись и снова взять разговор под свой начал.

— Ишь, разбойник благоразумный! — ухмыльнулся дворянин, на что Ванька сразу откликнулся продолжением того же великочетвергового светильна:

— А ты просвети. И спаси...

— Ладно, твоя правда, — сдался Лёвшин, не переча больше быстроте взаимного объяснения. — Тогда давай начистоту. Матушка пророчица, которую ты недаром выпустил, присылает меня сказать: на кругу к ней был Голос, и она выкрикнула... что теперь это ты...

— Кто я?

— Бог.

— ???

— Андреюшка на поверку оказался невегласен и слаб. У прочих нет твоего размаху. И славы. Всю сию повесть мы претворим житиём — и при живом, как у Аввакума-распопа. Бог нам потребен именно таков, какой ты, — но только с одной отменой. Неотменною...

— А что так мешает?

— Естество мужеское. Сам видал, что через него одна пагуба. Так что... скопись — и ты свободен.

— Чтооооо!!!

— Коли нет — поминай как звали. Времена сокращаются...

— А-а! Я Каин, я окаянный, — так вы меня своими ж руками вон на что пхаете... Ну нет, я и покаяться тоже могу. Сторонись, благородие: СЛОВО И ДЕЛО! СЛОВО И ДЕЛО!!!

24