Читаем «Ивановский миф» и литература полностью

Безусловно, творчество Малышева во многом пересекается с так называемой «деревенской» прозой. Кстати сказать, влияние этой прозы в ивановской литературе в середине XX века дает знать о себе не только у Малышева, но и у ряда других писателей. Например, в прозе Владимира Мазурина, который не устает писать о трагической судьбе деревни, где он родился, недобрым словом поминая сталинскую коллективизацию, хрущевское укрупнение колхозов, всевозможных начальников, ставших для деревенских жителей хуже колорадских жуков. Пытается Мазурин показать в своих повестях и рассказах и не до конца вытравленную нравственность русской деревни (см. книги «Вина Вячеслава Забалуева», «Тоска по Суздалю» и др.). В мазуринском творчестве так или иначе отзываются художественные открытия В. Белова, В. Распутина, Ф. Абрамова. Но, к сожалению, беллетристика ивановского писателя часто воспринимается как нечто вторичное. А. Малышев, учитывая опыт тех же писателей, остается самим собой. И здесь нельзя не вспомнить одно из лучших его произведений. Речь идет о «Повествовании о реке», носящем подзаголовок — «книга в защиту Волги». В этой повести, близкой в жанровом отношении к «Царь-рыбе» В. Астафьева, рассказывается о бедах, связанных с «ивановской» частью Волги и реках, впадающих в нее. Экологические проблемы неотделимы в «Повествовании» от проблем нравственных. Эпическое начало переплетается с лирико-публицистическим, философским.

Связь «Повествования о реке» с «фабричными» рассказами и повестями особенно четко прослеживается там, где автор говорит о материнском начале великой реки. Волга издавна приобщала людей «к большому, неизбывному, как ток самой жизни». И даже теперь, когда, по словам писателя, «мы ее тратим, как азартные картежники наследство, загрязняем всячески, грабим, а она, точно любящая мать нерадивых, беспутных сыновей, все дарит и дарит нас своей неизъяснимой лаской».

Река в «Повествовании» показана живым, страдающим существом, которое пытается очистить самое себя от разного рода грязи, стремясь вернуть ту красоту, которую автору удалось увидеть в детстве и о которой он с такой любовью рассказал в главе «Дивное плесо»: «Ах, какие колдовские ночи задавала для нас Волга, какие сказки нашептывала нам между зорями, набегая на оглаженный мокрый песок и обточенную гальку! Душу томило близкое диво это, глаза не хотели закрываться, а сны были глубоки, легки, волшебны». Но утрачен мир детства, и утрачено «дивное плесо».

Волга — кормилица и поилица. Волга — заступница. Волга — страдалица. Все эти грани центрального образа книги «Повествование о реке» ведут к сложной разветвленности сюжета, обусловливают внутренний подтекст произведения. Показателен в этом плане переход авторского рассказа о Волге к рассказу о судьбах малых рек, впадающих в нее. А. Малышев всерьез обеспокоен нашим невниманием к какой-нибудь речушке Шаче, потому что большое не может существовать без малого. Здесь, как и на многих других страницах книги, возникает сокровенный мотив родины, которая начинается с этой речки, с этого леса, с этих людей и кончается безмерностью географического, исторического, духовного пространства. «Дума о Волге, — утверждает автор „Повествования“, — неизбежно дума о родном скромном крае, прильнувшем к ней, насквозь пронизанном синими волжскими притоками. Поэт Владимир Жуков, сын земли этой, однажды назвал ее „обескровленной землей“. Людям моего поколения привычно другое словосочетание — „земля, политая кровью“, но относилось оно к тем краям и областям, где шли бои, где свирепствовали захватчики. На земле ивановской не рвались снаряды врага, не урчали „тигры“ и „пантеры“, не гуляли каратели, сжигая деревни из огнеметов.

Почему же — обескровленная? Чем больше углублялся я в смысл этого слова, тем больше припоминалось мне. И вспомнил я о знаменитом пополнении текстильщиков, что собрано было на земле этой и влилось в Чапаевскую дивизию. Наконец, уже и мне памятное, бывшее при мне, — тяжелые годы Великой Отечественной войны. Верно, на моей земле ее не было, но войне народной, войне священной отдала она все свои лучшие силы, свою молодость. <…> С той поры многие, прежде мужские профессии стали на наших фабриках сугубо женскими, с той поры и поныне страдает эта земля истощением силы мужской; с той поры обрела несладкую славу „области невест“, „бабьего царства“ <…> Год за годом пустели деревни, села, городки наши, зато полнились большие города вокруг. Верно, обезлюдевшая, источенная, обескровленная в самоотверженности своей, надорвавшаяся земля. Пора и о ней позаботиться, и ей дать новые силы, новую жизнь, чтобы и впредь была она щедра». Эти слова одновременно и гимн «малой родине», и реквием по ней.

Книга «Повествование о реке» в ее окончательном варианте была закончена в 1989 году, хотя уже в 1979 году журнальный вариант был напечатан в журнале «Волга» (№ 2, № 8). Сама же книга увидела свет лишь в 1996 году. В этот момент автору было не до гимнов. Жить Александру Васильевичу Малышеву оставалось три года.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Календарные обряды и обычаи в странах зарубежной Европы. Зимние праздники. XIX - начало XX в.
Календарные обряды и обычаи в странах зарубежной Европы. Зимние праздники. XIX - начало XX в.

Настоящая книга — монографическое исследование, посвященное подробному описанию и разбору традиционных народных обрядов — праздников, которые проводятся в странах зарубежной Европы. Авторами показывается история возникновения обрядности и ее классовая сущность, прослеживается формирование обрядов с древнейших времен до первых десятилетий XX в., выявляются конкретные черты для каждого народа и общие для всего населения Европейского материка или региональных групп. В монографии дается научное обоснование возникновения и распространения обрядности среди народов зарубежной Европы.

Людмила Васильевна Покровская , Маргарита Николаевна Морозова , Мира Яковлевна Салманович , Татьяна Давыдовна Златковская , Юлия Владимировна Иванова

Культурология
Год быка--MMIX
Год быка--MMIX

Новое историко-психо­логи­ческое и лите­ратурно-фило­софское ис­следо­вание сим­во­ли­ки главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как мини­мум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригина­льной историо­софской модели и девяти ключей-методов, зашифрован­ных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».Выяв­лен­ная взаимосвязь образов, сюжета, сим­волики и идей Романа с книгами Ново­го Завета и историей рож­дения христиан­ства насто­лько глубоки и масштабны, что речь факти­чески идёт о новом открытии Романа не то­лько для лите­ратурове­дения, но и для сов­ре­­мен­ной философии.Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.(с) Р.Романов, 2008-2009

Роман Романович Романов

Культурология