«Ивановский миф» и литература

Говорит товаркам:
«Эх мы, бабы-бабы,
Как мы все забиты,
Голодны и слабы:
Лет, поди, уж сорок
Мучаюсь я в ткацкой,
Я глуха: у нас ведь
В корпусах шум адский.
И суха, как щепка,
Есть на то причины…
Из меня бы надо
Нащипать лучины.
И лучиной этой
Подпалить жизнь злую:
Надо выжечь тягу,
Маяту людскую!»

(«Старая ткачиха»)

На смену старой Петровне (см. то же стихотворение) приходят молодые с гордой повадкой девушки, которые «еще хлеще» режут «правду-матку»… Заговорили те, кто раньше молчал. Это для Ноздрина — знак внутреннего освобождения народа.

Вернувшись после ссылки в Иваново-Вознесенск, он целиком отдается литературной, журналистской деятельности. Сотрудничает с местными журналами «Иваново-Вознесенск», «Дым», пишет стихи, статьи о театре, выступает с краеведческими заметками, спешит воплотить в жизнь завет любимого им Некрасова: «Сейте разумное, доброе, вечное…»

Достигнув пятидесятилетнего возраста, Авенир Евстигнеевич все чаще начинает задумываться об итогах прожитой жизни. Он сознает себя «старым парусом», который, однако, рано списывать в утиль. И это, как мы увидим дальше, отнюдь не поэтическое прекраснодушие, а предчувствие новых, еще более серьезных испытаний; оно продиктовало Ноздрину следующие строки из его заглавного стихотворения «Старый парус»:

Мои года, твои лета —
Несоответствие большое:
Ты светл, как юности мечта,
А я… а я — совсем другое!
Но красоты в борьбе, в огне
Я не бегу и не чураюсь;
Попутный ветер будет мне —
Я разверну свой старый парус…

* * *

Попутный ветер задул весной 1917 года. Февральскую революцию Ноздрин встретил с радостью. В созданном им сборнике «Зеленый шум» провозглашалось: «Революция наших дней все больше и больше растет и ширится <…>. Мы должны врезаться в гущу нашего народа и там кликнуть клич:

— Кто с нами, то пусть тот и идет за нами в наши студии, в наши аудитории, театры и редакции, где мы свободной и дружной семьей должны вместе мыслить, творить и молиться Богам красоты и справедливости»[116].

Весной 1917 года Ноздрин вступил в эсеровскую партию. Его имя фигурирует первым в списке эсеров, выдвинутых в учредительное собрание (газета «Иваново-Вознесенск» за 24 августа/6 сентября 1917 года). Но эсерство Ноздрина не стоит переоценивать (пребывал в этой партии не больше года). Вряд ли его привлекала определенная политическая платформа. Главное здесь — стремление к активной культурно-общественной деятельности на благо России, освободившейся от гнета самодержавия:

Но теперь мы вольны. Вольностями птицы
В нас заговорила плоть святой мечты,
Мы прочтем все книги и свои страницы
Создадим, как перлы новой красоты[117]

.

Показалось, что пришло время, когда воплощаются «святые мечты» молодости, идеалы восьмидесятников, уповавших на всенародное возрождение России. И Октябрьский переворот вообще-то не внес резкого диссонанса в ноздринское восприятие жизни. Он близко знал многих ивановских большевиков, некоторых из них (Фрунзе, Колотилова, Любимова) искренне уважал, а потому надеялся, что с победой Октября не будут перечеркнуты февральские надежды.

В первые годы революции Ноздрин с большим энтузиазмом работает в газете «Рабочий край» (занимает должность выпускающего газету), входит в поэтическое объединение при «Рабочем крае». Его имя часто можно увидеть на страницах местных журналов, коллективных сборников. Ноздрин — непременный участник всех крупных общественных мероприятий. В 1921 году ивановцы присвоили ему почетное звание Героя Труда. Он член губкома и ЦК Международной помощи борцам революции (МОПР). После выхода в свет поэтического сборника «Старый парус» растет его репутация как одного из основоположников пролетарской поэзии. В середине тридцатых годов его избирают членом Союза писателей СССР. Короче говоря, Ноздрин в двадцатые-тридцатые годы на виду, окружен почетом. О нем пишут стихи. Ивановский поэт С. Огурцов рисует Ноздрина в момент закладки фабрики «Красная Талка»: