Иволга будет летать

— «По-настоящему программировать» — что вы под этим подразумеваете?

— Абсолютизацию! Вот, например: вас, как и меня, в детстве учили не брать чужого без спроса. Но что, если бы этот запрет был формальной строчкой в вашем программном коде? Вы бы не смогли просто так даже подать кому-то оброненную вещь! Больше того: как разумное существо, вы как-то рационализировали бы для себя этот запрет. Он неизбежно исказил бы вашу картину мира. Многое строилось бы вокруг него: вполне возможно, он вынудил бы вас считать любые контакты с людьми нежелательными.

Каляев хмыкнул.

— Воспитание имеет мало общего с программированием: абсолютизация тут невозможна. Вы учите одному, а выучивается обучаемый совсем другому.

— Я бы не была уверена, что та же самая неприятность невозможна при обучении разумных машин, — сказала Абрамцева. — Позволю себе ответный «личный» вопрос, Миша: чем вас так пугает ИАН? Как инспектора — и как человека.

— Любая машина — инструмент, чье назначение — служить человеческим нуждам, — сказал Каляев. — Машина должна быть полностью подконтрольна человеку, механизм ее работы должен быть известен от и до — это аксиомы. Как техинспектора меня не может не беспокоить физическая безопасность людей, причастных к осуществлению проекта. В остальном же… — Каляев замолчал на секунду, подбирая слова. — Сложные машины удивительны, но их принципиальная предсказуемость и прозрачность контроля — лучшие их свойства. Homo Sapiens стоит на высшей ступени эволюции, но, очеловечивая машину, мы водружаем над собой механического бога. Представьте себе будущее, Валя! Возможно, наш механический бог будет справедливым, мудрым, умелым — но кем при нем станем мы? Заправщиками топлива, мойщиками стекол? Мальчиками на побегушках, протирающими пробирки за академиками с шестеренками в голове, как аспиранты за Володиным? Очеловечивание и дальнейшее развитие искинов приведет к нашей деградации как вида: вот что меня пугает. Люди не должны отдавать интеллектуальное первенство. Это приведет к катастрофе!

— Вы напрасно драматизируете, — после короткого раздумья сказала Абрамцева. — Допустим, взять Белецкого — он, если вы не знали, как раз бывший ученик Володина и он не протирает пробирки, а заменил Володина в ИАН и добился потрясающих результатов, построил Волхва и Иволгу. Но, при всем уважении к Игорю — вряд ли бы он сумел сделать все от начала и до конца сам, без осмысления и переосмысления володинских наработок. Кем бы ты ни был, пока ты в начале пути — всегда есть кто-то впереди тебя. Механический бог, буде он такой возникнет — не зло и не благо: это лишь новый путь развития. Человечество способно пройти по нему, не склонив головы.

— Ну да, Белецкий. — Каляев криво усмехнулся. — А суеверия — старый путь познания, и Белый Дракон с ними, со всеми скептиками и перестраховщиками: не сожрет, так подавится! Наверное, вы надеетесь, что шатрангское безумие заразно, Валя. Но у меня хороший иммунитет.

Абрамцева улыбнулась.

— Про новый путь развития — не мои слова: Дениса. Он всегда полагал наши искины таким же детищем прогресса, как любые другие современные машины, и ни минуты не беспокоился по поводу их гипотетического интеллектуального главенства. В кои-то веки я с ним согласна.

«И где сейчас Денис?» — читалось в глазах Каляева; но ему хватило такта оставить эту мысль при себе.

Он вылез из электромобиля и помог выйти Абрамцевой, с интересом оглядел двухэтажный домик, с виду ничем не отличавшийся от других на той же улице. Перед тем, как сесть обратно в машину, по-дружески протянул руку:

— Спасибо за откровенность и за разговор, Валя.

Она улыбнулась, пожав крепкую костлявую ладонь:

— Увидимся завтра.

Электромобиль укатил прочь.

Абрамцева дождалась, пока он скроется за поворотом, потом постояла еще немного на парковочной площадке. В поселке было пусто и тихо: все либо сидели по домам, либо, несмотря на поздний час, оставались на Дармыне. Над джантперерабатывающим заводом на горизонте облака переливались в лучах прожекторов от синего к серо-фиолетовому. На всем необъятном небосводе горел десяток крохотных и тусклых, едва различимых «звезд» — навигационных спутников с мощными отражателями, вращавшихся на низких орбитах.

Когда-то — незадолго до свадьбы — она подолгу рассматривала сделанные Абрамцевым с орбиты снимки звездного неба и придумывала названия созвездиям, на манер того, как люди это делали на Земле. Но сейчас те выдумки казались пошлой глупостью.

Абрамцева медленно, преодолевая неохоту, пошла к дому. Въедливый техинспектор был неважной таблеткой от одиночества, хотя бы ввиду длинного списка возможных побочных эффектов — и все же она на минуту пожалела, что не пригласила его зайти на чашку чая.

Простенький искин-«домовой» включил свет и приветствовал ее затейливой мелодией; он не был оборудован эмоциональным модулем или чем-то подобным.