Иволга будет летать

— Эксплуатация навигационного искина Волхв приостановлена, — с нажимом сказал Смирнов. — Но при необходимости может быть возобновлена: производство второй Иволги и переоборудование под нее СП-45 было признано нецелесообразным по финансовым соображением, так что система с вертолета не была демонтирована. О чем Вячеславу, как второму испытателю и замкомэску, конечно, известно. — Смирнов сердито взглянул на Давыдова. — Подготовь докладную с обоснованием целесообразности твоей инициативы, Слава, с учетом всех инцидентов и обстоятельств: я рассмотрю.

— Понял. Сделаю. — Летчик наконец-то сел.

— Обе нештатные ситуации с Волхвом, после которых было принято решение о приостановке эксплуатации, произошли в дежурство Абрамцева, — неохотно объяснил для Каляева Смирнов. — У Вячеслава с машиной больше взаимопонимания.

— Взаимопонимания с машиной?! — Брови Каляева поползли вверх.

Белецкий дернулся, собираясь что-то ответить. Смирнов поспешил вмешаться:

— Лучше с ней контакт. Игорь! — рявкнул он на инженера. — Мы идем на стенды, после — в твою лабораторию. Проследи, чтобы там был порядок.

— Д-да, к-конечно. — От стресса инженер начал заикаться сильнее обычного.

Едва не опрокинув чашку себе на колени, он ушел. Абрамцева молча прихлебывала кофе, стараясь не слишком задерживать взгляд на Давыдове.

Обменявшись с летчиком парой незначащих фраз, поспешил уйти, уводя Каляева, и Смирнов.

— Похоже, не все гладко складывалось в личной жизни Дениса Абрамцева. — сказал Каляев, едва они отошли на два десятка шагов. — Он знал?

— Личная жизнь сотрудников базы меня не касается, — отрезал Смирнов.

— И все же: он знал? Или, возможно, мог узнать перед вылетом?

Смирнов резко остановился.

— К чему вы клоните?!

— Я всего лишь пытаюсь разобраться в ситуации, — Каляев поднял руку в примирительном жесте. — В которой пока, говоря вашими же словами, совершенно ничего неясно.

— Ваше право. И все же, просил бы вас быть аккуратней с гипотезами, — раздраженно бросил Смирнов прежде, чем двинуться дальше. Грохот его шагов разносился по всему коридору.

Каляев, пожав плечами, поспешил следом.

Валентина Абрамцева проводила Смирнова и вышагивавшего рядом с ним инспектора взглядом; затем повернулась к Давыдову:

— Весь Дармын уже знает об аварии. Сбор материалов для расследования уже начался. Но мне все еще не верится…

— Мне тоже, — тихо, почти шепотом ответил ей Давыдов.

— Что теперь будет, Слава? С проектом, с нами… со всеми нами здесь.

— Хотел бы я знать. — Он сжал под столом ее пальцы; она ответила на пожатие. — Бедный Дэн. Бедный Игорь. И Смирнов. Каляев этот… Как он тебе?

— Непонятный тип. На безобидного бумагомараку не похож.

— Пожалуй.

— Такому палец в рот не клади — не откусит, так дактилоскопию сделает. — Взгляд Абрамцевой сделался задумчивым. — Потом надо будет разузнать о нем. Наш дядя Сева не промах, но этот Каляев его, если захочет, с потрохами сожрет… Чует мое сердце, гибель Дениса не последняя наша беда. Что-то очень скверное происходит, Слава.

Он кивнул, соглашаясь, и сжал ее руку крепче.

* * *

Три дня спустя Валентина Абрамцева водила Каляева по планетарному музею.

Пятьдесят лет назад географы совместно с антропологами и техниками поставили первую экспозицию в поврежденном землетрясением ангаре. С тех пор новые поколения сотрудников поддерживали, дополняли и совершенствовали ее. Миниатюрные ландшафты Северного Шатранга издали выглядели почти настоящими: по глиняным руслам рек бежала вода, пластиковые вулканы Великого Хребта выбрасывали пепел и подкрашенный пар, от которого набухали «облака» из синтетической ваты: они ползли по низким балкам вдоль потолка и закрывали собой лампу-«солнце», защищая землю от слишком жесткого излучения: серо-коричневые, угрюмые, плотные.