Из Африки

Утро было чудесное. Пока мы ждали, в небе потухли последние звезды, небо было пустым и строгим, а мир хранил глубокое молчание. Трава была мокрой от росы и поблескивала на склоне, как серебро. Утренний воздух был настолько прохладен, что в северных странах это сочли бы признаком близящихся холодов. Что бы ни подсказывал опыт, все равно было невозможно себе представить, что вскоре, уже через несколько часов, прохлада и тень сменятся нестерпимым зноем и ослепительным сиянием. Холмы окутывал серый туман, заимствуя у них округлость; я подумала, что буйволы должны отчаянно мерзнуть, если остались на ночь там, где теперь лежит это мокрое марево.

Пустота над нашими головами постепенно сменялась ясностью, подобно тому, как пустота бокала сменяется блеском вина, Верхушки холмов, озарившись первыми солнечными лучами, радостно замерцали. Земля словно потянулась к солнцу, и заросшие травой склоны, как и принадлежащие маасаи заросли ниже, подернулись золотом. С нашей стороны реки сверкнули на солнце самые высокие верхушки деревьев в лесу. Настало время вылета больших вяхирей, которые, гнездясь на противоположном берегу, кормились в моем лесу. Они жили здесь каждый год лишь короткое время. Появлялись эти птицы внезапно, как атакующая крылатая конница.

Утренняя стрельба по голубям была излюбленным занятием моих друзей из Найроби; чтобы поспеть вовремя, то есть на восходе, они наезжали так рано, что парковались возле моего дома, еще освещая себе путь фарами.

Стоя вот так, в тени, задирая голову к небесам, я воображала себя путешественницей, опустившейся на морское дно; ветерок мог сойти за течение, а небо — за поверхность моря, увиденную снизу.

Запела какая-то птица; через мгновение из гущи леса раздался звон колокольчика. Мою радость трудно передать словами: Лулу никуда не ушла из родных мест! Звон приближался; я угадывала движения антилопы по его ритму: она то спешила вперед, то останавливалась. Внезапно она появилась рядом с одной из африканских хижин. Зрелище бушбока так близко от человеческого жилья показалось мне сейчас необычным. Она стояла неподвижно: видимо, она была готова к встрече с Каманте, но не со мной. Однако она не скрылась в зарослях, а уставилась на меня без всякого страха, не помня наших ссор и собственной неблагодарности, проявившейся во внезапном исчезновении.

Лулу, теперь уже жительницу джунглей, независимость сделала еще высокомернее. Она выглядела теперь всесильной владычицей леса. Если бы мне довелось водить компанию с принцессой-изгнанницей, претендующей на престол, а потом снова повстречать ее уже добившейся своего королевой, то наше свидание сложилась бы примерно так же, как эта утренняя встреча с Лулу. Она проявила не больше злопамятства, чем король Луи-Филипп, провозгласивший, что королю Франции не пристало помнить козни герцога Орлеанского.

Теперь это была настоящая Лулу. Былой воинственности не осталось и в помине: на кого ей было теперь нападать, да и зачем? Войдя в свои божественные права, она обрела покой. Она достаточно хорошо меня помнила, чтобы чувствовать, что меня нечего опасаться. Целую минуту она изучала меня; ее глаза были лишены при этом всякого выражения, она ни разу не мигнула; я вспомнила, что боги богини тоже не мигают, и поняла, что оказалась к лицу с волоокой Герой. Проходя мимо меня, она лениво щипнула травинку, совершила ленивый прыжок и проследовала к задам кухни, где Каманте высыпал на землю ее лакомство.

Каманте дотронулся пальцем до моей руки и указал на заросли. Там, под высоким деревом, стоял самец-бушбок с изящными рогами, неподвижный, как древесный ствол. Каманте некоторое время любовался им вместе со мной, а потом рассмеялся.

— Ты только посмотри! — сказал он мне. — Лулу объяснила мужу, что дом — это не страшно, но он все равно робеет. Каждое утро думает: вот сегодня я преодолею страх, но стоит ему увидеть дом и людей, как он словно глотает холодный камень (очень распространенное явление среди местных жителей, часто препятствующее работе на ферме, подумала я) и останавливается под этим деревом.

Лулу очень долго приходила по утрам к дому. Прозрачный звон ее колокольчика оповещал о том, что возвышенность уже озарена солнцем; я часто просыпалась и ждала, когда он зазвенит. Порой она отсутствовала неделю-другую; тогда мы начинали по ней скучать и вспоминали про охотников, рыщущих по холмам. Но потом бои сообщали мне: «Лулу пришла», и это становилось чем-то вроде посещения матери замужней дочерью. Я еще несколько раз видела в зарослях силуэт застывшего самца-бушбока, но, как предсказывал Каманте, он так и не набрался храбрости, чтобы подойти ближе к дому.