Из бездны с любовью

Фаня Леоновна, и мать, и отец изредка приходили в снах, и Лиза радовалась, что они живы, обнимала, гладила сухие, гладкие, как голубиное крыло, щеки, говорила:

– Родные мои, я заберу вас к себе…

И просыпалась в слезах. Потом весь день на сердце бывало тяжело, и, чтобы заснуть, она выпивала рюмку темного крепкого рома. Марку кто-то дарил такой ром, шестьдесят градусов, он пах тростником, и через минуту голова начинала кружиться, и в ней становилось спокойно и пусто.

Лиза протянула руку к телефону, чтобы позвонить Хенне, но вспомнила, что супруги-ингерманландцы отпросились на пару дней в отпуск, съездить в Выборг к дочери. Лиза вздохнула и начала одеваться. Она не любила спускаться в кухню и вообще бывать на третьем этаже. И днем, не говоря уже о вечере, она невольно убыстряла шаг, проходя по лестничной площадке того этажа, старалась не смотреть на двери закрытых комнат. Вчера она слишком устала и забыла взять в спальню еды для завтрака. Придется идти в кухню. Лиза передернула плечами. Она умылась, надела теплую юбку и длинную шерстяную кофту. Ее чуть знобило. Она встряхнула головой и вышла на лестницу. Из оконных витражей лился разноцветный свет, блестели начищенные дубовые ступени. В доме было тихо, только капли дождя стучали по карнизам. Лиза повернула выключатель, вспыхнули бронзовые светильники с синими фарфоровыми абажурами. Она спустилась к окну в пролете, взглянула во двор. Окно выходило на глухую стену, как и в ее спальне. Верхушки вишневых деревьев чуть качались от слабого ветра.

Она спустилась еще на один пролет. Дверь в столовую-кухню была открыта. Хенна оставила все в идеальном порядке. Медные ручки и стекла белых шкафов блестели, на овальном столе стояла корзина с булочками, покрытая белой салфеткой. Лиза шагнула к холодильнику, но сзади донесся слабый шелест, и она вздрогнула. Повернулась – никого. Три года прошло, а она все еще вздрагивает от каждого шороха. Если с этим не покончить, можно в конце концов самой попасть в отделение Гнезда. Она упрямо тряхнула головой. Нет, я не боюсь. Вот пойду сейчас и взгляну на свою старую комнату.

Она налила стакан молока, взяла булочку с корицей, откусила кусочек и решительно пошла обратно на лестничную площадку. Ручка повернулась с легким знакомым скрипом. Внутри все было точно так, как в то время, когда она тут жила. На диване лежит клетчатый шотландский плед, она укрывалась им по вечерам, читая книгу. Большая подушка в гобеленовой наволочке – улочка Монмартра, цветы, дама с зонтиком. Она лежала на этой подушке и читала, строчки сливались и вместо букв появлялись глаза Марка, его борода, его кудри… Она закрывала глаза и вспоминала, что он сегодня сказал и как взглянул на нее… Он часто с ней заговаривал, каждое утро заходил в детскую, играл с сыном, спрашивал у Лизы, как спал ребенок и как себя вчера вел, задавал вопросы и о ней самой. Слушал ее рассказы о детстве, о городе, спрятанном в лесу, о Гнезде и его обитателях.

Дубовый шкаф с темным зеркалом, столик с лампой под розовым абажуром. Высокое кресло у окна. Ни одной ее собственной вещи тут не осталось. Слева дверь в детскую, кажется, плотно закрыта. Лиза старалась на нее не смотреть.

Кружилась голова, предметы и стены колыхались. Лиза подошла к окну и опустилась в кресло. Вот так она сидела тут у окна тем майским вечером, когда он первый раз ее поцеловал.

Гроза бушевала в городе, в комнате была полутьма, горела лампа на столике. Мальчик уже спал. Она не заметила, как вошел Марк. Его рука легла сзади на ее шею, она замерла, не смея пошевелиться. Он сказал:

– У тебя совсем детская шейка. И волосы мягкие, как у ребенка. Не сутулься, девочка.

Он легко поднял ее и повернул к себе. Сколько лет она мечтала об этом поцелуе, воображала горячий рот, прикосновение шелковистой бороды, но губы его были холодны, наверное, он долго шел под дождем. От него пахло вином и сладким одеколоном. Скрип и шорох она услышала первой и отпрянула от него. Дверь открылась, на пороге стояла Ольга Львовна в красном плаще и белой шляпе.

– Вот ты где, – спокойно сказала она. – Со мной приехал Никита, он ждет тебя в гостиной. Добрый вечер, Елизавета Юрьевна.

Лиза не помнила, сколько прошло времени после их ухода, не очень долго. Она еще не успела отойти от окна, стояла, глядя на струи дождя и отсветы молний. Дверь снова открылась, и Ольга Львовна, такая же спокойная и красивая, уже в длинном синем платье, с высоко зачесанными медовыми волосами, подошла к ней близко, и Лиза увидела, что глаза у нее вовсе не голубые, а сизые и мелкие, как вода в луже.

Ольга Львовна сказала негромко:

– Ты, проститутка. Собери шмотки, чтоб через пять минут тут и запаха твоего не было. И не пытайся с ним встретиться или звонить. Ты знаешь, кто мои друзья. И ногтя твоего не найдут.