Из блокады (СИ)

Поднялись мы в небольшую, захламлённую разными ненужными вещами, каморку на чердаке. Убранство — дырявый, с торчащеим из прорех сеном, матрас на полу. Вместо подушки старый ватник. Я, не разуваясь, бухнулся на это царское ложе. Если честно, спать хотелось не сильно — вполне можно перетерпеть. Был нужен повод, чтобы выбраться из-за стола; пьянка могла затянуться до утра. Что я, друзей-приятелей не знаю?

И врать надоело, а друзьям тем более ни к чему, только за столом от расспросов никуда не денешься. Конечно, в этих парнях я нисколечко не сомневаюсь. Я и в Сашке не сомневался…

Лёжа на матрасе, я спокойно рассказывал единственному человеку, которому полностью, до конца, верил, что со мной произошло.

— Видно, пришли подлые времена, — выслушав меня, сказала Ольга. — Всё наизнанку. Барачники назвали себя ментами, вместо Захара теперь Пасюк! Понимаешь? В милиции — бандиты! Ментов больше, а порядка меньше, потому что такой мент хуже бандюка, он и сам беспредельничает, и дружков барачных покрывает. А те и рады. Обнаглели! Да людей от ментов спасать надо! Такая ерунда, Олег, у нас приключилась. А Сашка, конечно, сволочь.

Ольга махнула рукой.

— Не переживай, — сказал я, — наверное, как-то утрясётся.

Хотя понимал — не утрясётся. Степана утром повесят в назидание тем, кто ещё не осознал, что новый порядок — всерьёз и надолго. То есть, со временем как-то наладится, но до тех пор ещё дожить надо.

— Представляешь, — Ольга невесело улыбнулась, — Пасюк хочет, чтобы мы вкалывали на свинофермах. Мол, теперь начинается другая жизнь, всё будет по справедливости. Говорит — раньше менты кровь народную пили. У новой власти доверия к бывшим нет. Хотите жрать — работайте, и скажите спасибо, что прошлые грехи вам не припомнили. А не хотите — воля ваша, подыхайте с голодухи. Как будто я больше ни на что не гожусь — кроме как за свиньями убирать! А кушать хочется. Ещё немного, и соглашусь подтирать свиные задницы. Такие дела, братишка.

— Неважные у вас дела, — согласился я. — Как хочешь, сестрёнка, а мне в Посёлке делать нечего. Завтра с рассветом только меня и видели. Найду Хозяина с Захаром, и рванём к эшелону. Пойдёшь со мной?

— А смысл? Не велика разница — здесь пропадать, или в лесу.

— Я предложил, а ты решай. А смысл такой, что если мы попадём к эшелону, и с голода не помрём, и Пасюкова, как пить дать, прижучим. По крайней мере, будет у нас шансик. Ещё бы народец собрать, человек десять…

— Это, как раз, не проблема, — сказала Ольга. — С десяток я тебе хоть сейчас приведу, если не врёшь насчёт шансов. Но как мы из Посёлка выберемся?

— Авось получится. Уж в этом Клыков должен помочь. Зря я, что ли, ему патроны обещал? Перед рассветом и выйдём. Слушай, как дела у Кати? У меня для неё подарок.

— У Кати… ты молодец, конечно, что не забыл… знаешь, у Кати хорошо дела, — погрустнела Ольга, а я спохватился, что про сестричку и не вспомнил, хоть бы баночку кофе принёс, свинья такая, хоть бы пакетик чая — не надорвался бы. Я стал рыться в рюкзаке, да, как назло, из той мелочёвки, что тайком набрал в эшелоне, кроме приготовленной для Катюшки шоколадки, остались только сигареты. Что ж, так будет правильно.

Ольга взяла шоколадку, и равнодушно положила в карман, но от меня не скрылось, что глаза у неё засверкали, а в уголках губ промелькнула улыбка. Сестрёнка сказала:

— Спасибо, Олежка. Никогда не пробовала. Может, в детстве, но вкус давно позабыла. А Катю ты не тревожь, устала она. В больнице дел невпроворот. Оно ведь как? Теперь всё по справедливому устроено! Хозяин заботится, чтобы каждому воздавалось по делам его, проверяет, что из этого получится. Вытяжку хмель-дурмана больше не выдают. Если надо — купи, здоровье денег стоит. Нет денег — пусть родственники заплатят. Нет родственников — бери в долг. Отработаешь за Оградой, или в свинарниках — расплатишься. Если не можешь работать — и прока с тебя никакого! Правда, справедливо? Только не спешат люди платить, большинству и расплатиться-то нечем, потому и больница переполнена! Доктора с ног валятся, но чем тут поможешь?

Я сел. Стало тошно и мерзко. Выходит, Сашкины рассуждения — не простое балабольство. Решился Комитет Спасения. Воплотил в жизнь. Такой вот способ борьбы с, якобы, надвигающимся голодом. Можешь заработать на жизнь — живи, можешь купить еду — жуй. Справедливо, не поспоришь. И решает проблему лишних ртов. Никто и не обещал, что реформы понравятся всем.

— Это что же, — спросил я, — и тётя Лена тоже?

— Ты, Олег, за маму не волнуйся. Я за ней присмотрю. Тем, за кого некому заступиться, гораздо хуже.

— Да уж. Какая же дрянь здесь творится!

— Остынь. Сейчас ты ничего не изменишь.

— Не изменю. Хотя, может быть… — я достал из кармана пакетик. Вот они и пригодились. — Такие сейчас в ходу? Отдай, кому надо, пусть купит для людей лекарства. Всем не хватит, но всё же… сделаешь?

Ольга осторожно извлёкла потрёпанную, с расплывшимся по краю рисунком, бумажку. При виде тысчонки она удивлённо присвистнула.

— Я мигом, — сказала она, — Сама займусь. А ты ложись, братишка.

День девятый