Из блокады (СИ)

— А если мы не пойдём? — поинтересовался Партизан.

— Не сильно дядя Дима и рассчитывает. А всё же я их детишек спас, не хочет вождь за добро платить злом. Он сказал, что если мы повернём домой, или даже к эшелону, мешать нам не станут. Только проследят, чтобы мы к ним с оружием не заходили. А если хотим забрать свои вещи, тогда зайти придётся.

— Что, и автоматы вернут? — не поверил Партизан.

— Не знаю, — честно сказал я. — Они, вообще-то, странные. Как будто, не злые, только иногда жуть нагоняют почище лесных тварей. Доверять я бы не стал, а ссориться с ними ещё хуже, потому что навредить у них способы найдутся. Это же неспроста щуки проход закрыли. Это дядя Дима нас к себе не пускал. И волколаки напали не сами по себе.

— Эх, дошло до него, — захихикал Леший. — И так все знают, что здесь ничего само по себе не происходит. Может, прохвессор не знает, но и он скоро догадается.

— Ладно, эти индейцы, они хоть покормят? — спросил Партизан. — Что-то я от переживаний проголодался.

— Ага, — успокоил я лесников, — скорее всего, накормят. А ещё напоят. У них такое вино! вам, ребята, и не снилось.

— А чо ты раньше-то молчал? — обрадовался Леший.

— Эй, — заупрямился Сашка, — Бросайте дурить. Это они не нас накормят, это они нами кровопивца накормят. Пошли к эшелону, а напьёмся после.

— Опять ты за своё, — ответил Партизан, — успокойся. Всё тебе будет. Олежка сам вернулся, теперь надо бы оружие вернуть. Мы так и так за ним шли.

— Ладно, не переживай. Всё будет хорошо, — успокоил я Сашку, хотя у самого уверенность в добром к нам отношении чужаков улетучивалась вместе с винными парами. И чем дальше, тем больше я сомневался. Но тут из-за деревьев появились мои проводники. Я-то привык, а остальные с непривычки слегка опешили.

— Натурально, чингачгуки, — присвистнул Леший. Похоже, худые тела, немытые длинные волосы и почти одинаковые мальчишеские лица немного развеяли сомнения. Сучковатые жерди, которые у чужаков считаются оружием, тоже не вызвали больших опасений.

Сашка расслабился, лицо у него ещё пасмурное, а морщинки на лбу разгладились. От кого ждать неприятностей? От этих доходяг, что ли?

— Слушай, а они все такие? — спросил он.

— Нет, — ответил я, — не все. У некоторых ещё и сиськи есть.

— Да? — удивился Леший, — что-то не пойму, к чему они могут крепиться? Прямо к рёбрам?

Вскоре мы шли за проводниками, те не оглядывались, но и вперёд не убегали.

— Слушай, — спросил я у Архипа, — как же вы здесь оказались?

— По следам, — объяснил тот. — Когда очухались, немного психанули, не без того. Ни тебя, ни вещей, ни оружия, вообще непонятно, что случилось. Кто-то смутно помнил, что нас обокрали чужие люди, но никто не мог объяснить, почему мы не смогли дать им отпор. Покричали мы друг на друга, виноватых поискали, но после успокоились и думать стали. Сообразили, что не сам ты ушёл, потому, как отыскал Партизан следы борьбы. Там даже немного крови обнаружилось. Мы и пошли выяснять, живым, или мёртвым тебя прихватили, и кто это сделал. Рассудили, что ежели тебя не спасём, так, может, оружие сумеем вернуть, потому что без оружия нам конец. Правда, кое-кто рвался к эшелону, а кое-кто другой хотел домой возвратиться, да Партизан растолковал и тому и другому, что нам теперь без разницы, в какую сторону. Потому, что нет ни карты, ни дозиметра, ни оружия и один пистолет на пятерых.

Вскоре потянуло дымком и жареным на углях мясом. Нас ждали. От вида еды, кувшинов, пучков ароматных травок и корешков у меня потекли слюни. А парни, они же с утра голодные.

— Я тут баньку затопить велел, — смущённо сказал встретивший нас у околицы дядя Дима. — Попаримся сначала, погуляем потом? Или наоборот?

— Ух ты! — изумился Леший. — У чингачгуков и баня есть?

Ночью запылали костры, оградив нас тёплым светом от стены подступивших вплотную деревьев. Полешки трещат, искры врассыпную, небо сверкает от звёзд — красота. И, чудо: нет частокола, нет вышки с пулемётом, за кругами света от костров темень кажется густой — хоть ложкой ешь, а не страшно. Давно не страшно, с тех пор, как дядя Дима разбил мучивший меня ледяной комок.

А может, дело в здешнем вине: сначала оно пьянит, но потом делается весело и спокойно, а плохие мысли сами собой чахнут и разлетаются, как туман на ветру. Зря Сашка не пьёт — опасается. А кого бояться? Чужаков, что не выпускают из рук палок-копий? Так это понятно, для них мы — чужаки. Если захотят убить — убьют. Хоть пьяных, хоть трезвых. Для них никакой разницы, а что касается меня — выпивши и умирать не так страшно.

Может быть, моё спокойствие напрямую зависит от количества выпитого вина. Пусть так, но кажется мне, что ничего плохого с нами не случится. Конечно, ребята они странные, и обычаи у них жуткие, но какое мне дело до их обычаев? Нас не трогают, а промеж собой пусть что угодно вытворяют.