Из блокады (СИ)

У нашего, самого большого, костра и народа собралось больше. Партизан и Архип, те к дяде Диме пристали. Расспрашивают, как, по его мнению, лес устроен, да как жить возможно, если ни забора вокруг, ни, даже, пулемёта завалящего. А мы с Лешим да Савелием нашли занятие поинтереснее — один пузатый кувшин уже опустел. Жаль, собутыльники из местных плохонькие. Выпить с ними можно, а задушевно поговорить не получается — молчуны.

А девушки здесь, в общем-то, ничего. На первый взгляд, конечно, не красавицы, потому что слишком худые, но это дело вкуса. Собрались они у соседнего костерка, глазки в нашу сторону так и постреливают. Есть такие, кто с малышами нянчатся, есть и те, кто только готовится стать мамашей, у них заметны животики. Суют мамочки груди младенцам — идиллия! Что нехорошего здесь может случиться?

Одна девчушка до того осмелела, что перебралась к нашему костру. На вид, как и все — подросток лет шестнадцати, а сколько ей годков на самом деле, сказать трудно.

— Валя, — назвалась она, и мы тоже представились. Девушка внимательно рассмотрела каждого, её взгляд будто погладил меня по щекам, я ощутил растёкшийся по ним жар. Ладно, в темноте не заметно, зато в сполохах костра прекрасно видны блестящие Валины глаза! Глазищи! Тёмные, бездонные, во влажной глубине трепещет отражённое пламя. Как говорится, потонул я в этих глазах. Валя коснулась моей куртки, и спросила:

— Зачем много одежды? Разве холодно? — голос чуть хрипловат, и прикосновение едва ощутимо, но я вздрогнул, и немного отпрянул. Теперь запылали не только щёки, тепло разлилось по всему телу. Днём смотрел на этих дохляков, и содрогался: ходячая анатомия, рёбра можно пересчитать, через живот до позвоночника дотронуться. Сейчас всё по-новому увиделось. Грудки маленькие, плечики остренькие, а животик плоский да мускулистый, и что? Даже интересно!

Пока я об этом думал, пока прикидывал, как бы половчее разговор завязать, опоздал — Валю заинтересовал Савка. И хорошо! А то уж я… осторожнее надо с этим вином. Точно, непростое оно. Вон, сколько детворы вокруг бегает!

— Ты сильный и добрый, — Валя провела пальчиками по колючей Савкиной щеке, и пропал непривычный к женскому вниманию мужик; глаза распахнулись, да челюсть отвисла. Дядя Дима ухмыльнулся.

— Валюша покажи Савелию деревню.

Механик беспомощно посмотрел на Лешего.

— Давай-давай, — подбодрил тот. — Не посрами Посёлок.

Увела девчонка нашего товарища, мне осталось лишь проводить их грустным взглядом. Сашка дёрнулся, хотел пойти следом. Леший язвительно бросил:

— Ты, случаем, не свечку держать собрался?

— Куда надо, туда и собрался, — огрызнулся Сашка, но идти за парочкой передумал.

— Валюше бугай понравился, — сказал дядя Дима. — Значит, пусть. Он сильный, сильные дети, это хорошо…

Из темноты вышла ещё одна девица. Эта высокая, гораздо выше меня, почти не костлявая и крепкотелая, будто и не женщина вовсе. Только сразу видно, что баба, потому что одежды на ней вообще нет. Даже короткие штанишки, какие носят все прочие чужаки, она не надела. Походка у неё деревянная, а движения резкие, неуверенные. И пахнет от чужачки странно — будто искупалась в отваре из пряных трав.

— Настёна! Что-то ты долго. Заждались мы, — дядя Дима снял душегрейку и расстелил подле себя. — Садись, раз вернулась.

Девушка, поджав ноги, села.

— Кто это? — спросила она, имея в виду нас, чужаков.

— Что, не узнала? Знакомься, — дядя Дима ткнул в меня пальцем, — вот этот и проломил тебе голову, ты прости его, ладно? Хороший он. Он, это, твоих друзей спас. И твоего мальчишку спас…

— Не помню, — прервала дядю Диму Настя. — Не помню, нет…

Я вытаращил глаза. Точно! Сначала в неверном свете костра не признал, и не ожидал, как-то. А теперь вижу — она! От той, что видел утром, отличается чистым, не запачканным кровью, лицом, да свежим, почти незаметным шрамиком, перечеркнувшим скулу. И, конечно, та Настёна выглядела почти мёртвой. А эта, наоборот, слишком живая. А как же кровопивец? Покойники не должны воскресать! Или я где-то чего-то сильно не понял? Ох, налейте мне, вина! И побольше.

Я присосался к кувшину. А Настя грустно сказала:

— Что-то нехорошо мне.

— Это сначала нехорошо, зато потом станет хорошо, — успокоил её дядя Дима. — После исцеления всегда так, я-то знаю. Поешь, отдохнёшь и не вспомнишь.

— У вас что, кровопи… ну, этот, который на той полянке растёт, людей лечит? — обалдело спросил я.

— А у вас разве нет?

— Нет. У нас нет, — ответил Архип.

— Тяжело вам, — ехидно сказал дядя Дима, — Да что с вас, с дикарей, взять?

— Пошли вы все, — выпалил я, хватаясь за кувшин. — Лучше спать пойду.

— Ничего себе, поворот, да, Олег? — хмыкнул Партизан, а Леший громко заржал.

— Не уходи, — попросила Настя. Слова звучали невнятно, потому что девушка энергично пережёвывала большой ломоть мяса. Жирный сок блестел на губах и подбородке. Настя забрала у меня кувшин, сделала несколько жадных глотков. — Не уходи. Я же ничего не помню. Ты мне расскажешь. Ладно?

— Ладно… — покорно согласился я.