Из блокады (СИ)

От этой круговерти я перестал различать детали. Всё слилось: ни деревьев, ни животных, есть нечто большое, цельное. Не враждебное, не дружелюбное. Не злое, не доброе. Не красивое и не уродливое — сразу не скажешь, какое. Другое! Стоит пожелать, и я сольюсь с этим. Тогда Лес перестанет быть врагом. А кем сделаюсь я? Сумею ли влиться в этот хор, не сфальшивлю ли?

Да, Лес звучит, как хор, всё слаженно, всё друг к другу подогнано, лишь один звук, будто скрип ржавых петель, убивает песню. Можно попытаться не обращать на этот скрежет внимания, но лучше заглушить, стереть и забыть. Серая размазанная клякса — это Посёлок, догадался я. Такими мы видимся Лесу!

Я отпрянул, и вдруг понял. Не соврал дядя Дима — мои друзья живы! Они рядом, и они очень злы!

Вождь резко выдернул меня в реальность. Я трясся, лёжа на земляном полу.

Ай да хмель! Так вот зачем он… Не знаю, что я только что пережил — наркотический глюк, или нечто большее, но я почувствовал, что в теле закипает невиданная мной ранее энергия. Мне необходимо движение, иначе сгорю!

— Сильный ты, — сказал дядя Дима, — Поработать с тобой, много сумеешь. Ты понял, что в Мире все привязаны друг к другу?

— Ага, — кивнул я, — понял. Понял! Кстати, мои друзья скоро будут здесь. Не знаю, откуда я это знаю, но знаю!

Дядя Дима вздохнул:

— Не понимаю, как нашли. Надо было проследить. Не думал, что пойдут без оружия. Лучше бы воротились домой. Зачем им проблемы? Не люблю я, когда у людей проблемы…

— Знаешь, — попросил я, — отпусти меня. Я уговорю их уйти.

И дядя Дима, подумав, отпустил.

Двое идут впереди, кусты им — не кусты, и буреломы — не буреломы. Дорога, которой меня ведут, не сложна, шагается легко. Это не похоже на то, как я ломился за Партизаном сквозь чащобу, сегодня и веточки не царапаются, и колючий куст за штанину не хватает. А в придачу живость в теле необычайная: то ли хмель-дурман так работает, то ли вино бодрит — не забыть узнать рецепт, за одно это мне в Посёлке будет обеспечена всенародная любовь. Привычный страх попытался забраться под черепную коробку, но теперь меня такой ерундой не проймёшь; я откуда-то знаю, что с этим делать. Достаточно помыслить особым образом, мол, не до тебя сейчас, не лезь. Я попробовал — сразу отпустило. Прав дядя Дима: это легко, если знаешь, как.

Минут через тридцать дикари остановились, один сказал:

— Впереди твои люди, — и словно никогда и не было моих попутчиков, примерещились.

Я услышал хруст ветки неподалёку, и пошёл на звук.

— Эй, — неуверенно позвал я. — Вы там? Привет.

Ответом — настороженная тишина. Затем, откуда-то слева прошелестел тихий голос Лешего:

— Ты что ль, Олег?

— А вот сейчас проверим, какой такой Олег, — донеслось из кустов, что росли по правую от меня руку, ворчание Партизана. — А ну, стой, где стоишь, и не балуй. Не то пуль в живот напихаю.

— Да он это, кто же ещё? — проговорил Леший.

— Мало ли? Вы пока затаитесь, если что.

Я застыл, подняв руки, только улыбка сама собой нарисовалась. Оказывается, соскучился я по этим людям: хоть, и злые они, как сказал дядя Дима, зато свои, привычные.

— Молодец, так и стой, и не вздумай дёргаться, — послышался голос Партизана. — Дай я тебя получше разгляжу.

Лесник вышел из кустов, сам недовольный, лицо хмурое, «макаров» нацелен мне в живот. Обошёл Партизан вокруг, осмотрел с головы до ног; хоть брови насуплены, а под бородой ухмылка спряталась.

— Кажись, и вправду ты, — сделал вывод лесник, но пистолет не опустил.

— А кто ж ещё? — спросил я.

— Да мало ли… ходют тут всякие, а потом вещи пропадают! Что живой — хорошо… — ответил Партизан, и обнял меня. Крепко облапил, аж дух перехватило. Для остальных это послужило сигналом, тоже выбрались из кустов. У Савки даже слеза навернулась — лишь бы, вслед за Партизаном, обниматься не полез. Ну, ладно, обними разочек, бугай здоровущий, только лобызаться не вздумай! Не надо, говорю!

— Дык, я ж знал: этот везунчик вывернется, — заявил Леший. — Ничего таким не делается.

— Хватит, — сказал Сашка. — Пусть объяснит, что за ерунда здесь творится.

Я коротко, но, вроде бы, не опустив важных подробностей, рассказал, что со мной приключилось. Ребята и задумались.

— Ты что, удрал от них? — недоверчиво спросил Партизан.

— Нет, — ответил я, — то есть, не совсем. Вернее, совсем нет. Двое неподалёку прячутся.

Все напряглись, глаза подозрительно вглядываются в лесную зелень, пытаясь увидеть, что скрывают кусты и деревья. Оружие, у кого какое есть, готово к бою. Лишь у Партизана Сашкин пистолет, другие вооружились, кто ножом, а кто и дубинкой — чем не дикари?

— Ребята, — сказал я, — вы только первыми не начинайте, ладно? Тогда вас не тронут. Дядя Дима всех зовёт в гости. Поговорить ему с вами хочется.

— Ага, — сказал Сашка, — мы похожи на идиотов?

— Хотели бы нас прибить, всех бы давно прибили. Там, на ночлеге, — возразил Архип.

— Ты хоть и профессор, а дурак, — обозлился Сашка. — Тогда им тащить бы нас пришлось, а может, и вовсе их кровопивец лежалую мертвечинку не любит? Хочешь своими ногами к нему придти? Свеженький и готовый к употреблению! То-то они обрадуются!