Из блокады (СИ)

Уже давно я перестал слышать лес. Напрягайся, не напрягайся, в голове лишь невнятный шум — наверное, Архип назвал бы его ментальным. Это просто умное слово, и ни черта оно не обозначает! Не слышно в этом слове ни страха, ни агрессии, ни сотни других, менее ярких, чувств и эмоций, растекающихся по лесу из-за Ограды. Ментальный шум ощущается, как липкий серый кисель. Он заволок пространство на много сотен шагов от Посёлка. Оказывается, всю жизнь люди барахтаются в этом киселе, и даже не подозревают о нём.

— Есть кто живой? — закричал я, и не дождался ответа.

Я выстрелил вверх. Из-за Ограды долетели голоса, затрещал генератор, вспыхнул прожектор, высветив прошивающие воздух капли дождя. Пометавшись, луч вперился в меня, глаза вмиг ослепли, я прикрыл их ладонью. Другой, сжимающей цевьё автомата, рукой я помахал над головой, привет, мол, ребята, я вернулся. С минуту меня рассматривали.

— Первов, ты, что ли? — крикнули с вышки.

— А то кто же! — заорал я в ответ.

— Давай сюда, быстро!

Я неуверенно — перед глазами ещё плясали цветные кляксы — пошёл к воротам. Те, тяжко скрипнув, приоткрылись. Едва я ступил в Посёлок, меня окружили дружинники.

— Привет, — сказал я, а сам подумал, что парни какие-то хмурые, напряжённые они какие-то. Что молчите-то? Уберите автоматы — свой я, или как? Ох, не похоже, что мне здесь рады, совсем не похоже.

— Олежка, вернулся! — услышал я, а в следующий миг Клыков сграбастал меня в объятия. Немного полегчало. И потому, что хоть кто-то обрадовался моему возвращению, и вообще…

— Отпусти дядя Вася, раздавишь, — выдохнул я. — Еле на ногах держусь.

— Ох, извини, — расцепил руки Клыков. — Иди за мной, нечего торчать под дождём.

В сторожке тепло, на столике потрескивает свеча. Уютно. Сюда, кроме нас с Клыковым, попыталось втиснуться ещё несколько дружинников.

— Не толпитесь! Здесь вам не площадь. Марш на вышки, лоботрясы! — всех разогнал командир:.

Когда люди нехотя вышли из тёплого помещения, он снял с буржуйки чайник и стал разливать по кружкам горячий отвар.

— Погоди, Василич, — я порылся в рюкзаке. На самом дне, вместе с сигаретными пачками, я спрятал коробочку с чайными пакетиками.

— Это тебе, — протянул я Клыкову подарок.

— Значит, нашли, — обрадовался тот, и принялся читать надписи на коробке. Он сел на табурет. — Не соврал Партизан. Где он, кстати? Почему один пришёл?

— Потрепало нас, дядь Вася, сильно потрепало, — сказал я. — Антон и Леший точно погибли. Насчёт других — не знаю. На волколаков мы нарвались. И, такая подлость, совсем рядом. Уже и мост перешли. Раскидало нас по лесу… если никто не пришёл, значит, и не придут… скорее вскго.

Не лежала душа обманывать, да не знал я, какие в Посёлке расклады, потому и выдавал наскоро слепленную версию. Врал я, а сам на командира дружинников поглядывал — поверит ли? Клыков отреагировал нормально: погрустнел, отвернулся, значит, история вышла правдоподобная.

— Жаль. Я надеялся… — тихо сказал он. — Ладно, хоть ты живой. Значит, до эшелона можно добраться?

— Ага, — я хлебнул горячий чай, — можно, если не гробанёшься по дороге. Но если дойдёшь, там будет много чего. И хорошего, и всякого.

— У нас тоже много всякого, не знаю, хорошего ли… — Клыков замялся, подбирая нужные слова, потом с военной прямотой сказал, — Дурдом у нас. Вместо Хозяина теперь Асланян, и хорошо ещё, что он, могло быть и хуже. Потому что вместо Захара знаешь кто? Держись крепче, а то упадёшь. Пасюков! У нас и милиции больше нет, разогнали милицию. Теперь у нас полиция. Во как!

Новость ошарашила по-настоящему. Пасюков — это сильно, и, главное, неожиданно.

— А Захар где? — спросил я. — И вообще, что с Хозяином?

— Никто не знает. Испарились. Человек десять исчезло. В лес удрали. Их искали, весь Посёлок обшарили, в Ударник ходили, только не нашли. Завтра в Нерлей собираются.

— А Степан?

— Степан арестован. Этот до последнего дрался. Кого-то подранил, кого-то напоследок прибил. А сам уйти не смог. Повязали. Не простят ему, вздёрнут. Утром и вздёрнут.

— Дела! Это всё, или ещё чем порадуешь?

— Больше, вроде, и нечем. Как Асланян объявил себя хозяином, так и назначил Пасюкова ментами руководить. Мы от такого поворота слегка ошалели, зато в Посёлке тишина наступила, будто никакой бузы и не было. Барачники довольны, а что изредка безобразят, к тому уж все привыкли. А люди притихли, не высовываются. Как видишь, не так уж плохо вышло. Сначала никто ничего и не понял, а потом уже всё случилось. Один Белов посопротивлялся. Ну, на то он и Белов… а среди граждан пострадавших нет.

— А вы-то как допустили? — не удержавшись, брякнул я. Честно говоря, думалось, что Клыков и дружинники, в случае нужды, любого размажут тонким и ровным слоем. Уж барачников хоть бы и взглядом пришибут, если будет совсем плохо с патронами. А случилось вон как!