Из блокады (СИ)

И Партизан, сняв дробовик с плеча, ткнул стволы в Сашкину грудь. Но Зуб держал автомат наготове, негромко клацнул предохранитель, и ствол «калаша» уставился в живот Партизана. Люди замерли, ощерясь, словно звери.

— Олег, — скомандовал Сашка, — возьми у него ружьё.

Я сделал шаг к леснику, но — стоп! Какого чёрта! Что, вообще, происходит?

— Ну же, арестуй его. Он враг Посёлка!

Я распахнул рот, и захлопал глазами; полный ступор и паралич умственных способностей. Одно дело, когда приходится воевать с лесными тварями: легко объяснить, что ими движет — им кушать хочется! А как быть, если люди, прошедшие вместе через разные-всякие передряги, ни с того, ни с сего загорелись желанием прибить друг друга? Сразу и не сообразишь! Словом, растерялся я. Хорошо, думаю, если пар выйдет, ребята успокоятся, и попытаются договориться. Лишь бы палить сгоряча не начали! Главное, непонятно мне, почему дело таким образом повернулось. А раз непонятно, то и влезать преждевременно.

Сашка смекнул, что помощи от меня не дождётся.

— Партизан, — сказал он, — Положи оружие, по-хорошему прошу! В Посёлке решим, что делать. Учитывая твои заслуги…

— Вон как, значит! Заслуги мои, говоришь, будете считать? Знаешь, сколько у меня этих заслуг? Тебе за три жизни столько не заслужить. Мне одно интересно, ты в любом случае собирался меня прикончить?

— Положи ствол!

— А Леший тебя, гадёныша, сразу понял, потому как чутьё у него на всяких гадов. «Чую, — говорил, — та ещё сволочь. У него с Пасюком дела. Ты глаз с этого мента не спускай». Предупреждал, а я, дурак, посмеивался, думал, до смертоубийства не дойдёт. А ты, значит, на всё готовый? Надо было тебя по-тихому мочить; мало ли что в лесу случается? Сдох, и сдох; светлая память герою. Мне рук марать не хотелось, а Лёша тебя пожалел. Ты-то его жалеть не стал…

— Считаю до трёх! Раз…

— Следы в грязи твои, а не Лешего. Слишком они глубокие. И не косолапил ты, а подволакивал ноги. Ты труп на руках нёс?

— Заткнись, и клади ружьё. Два…

— Не пойму, зачем ты броневик сломал? Или это Леший сделал, чтоб тебе не достался?

— Три!

Партизан ехидно ухмыльнулся, мол, что же не стреляешь, кишка тонка? Тут Зуб и выстрелил. Но за миг до этого на него со звериным рыком бросился Савелий. И всё перемешалось: грохот автомата, горячее жужжание в воздухе, шлепки вонзающихся в деревянную стену пуль, вой случайного рикошета, едкая пороховая гарь и грязная брань.

Савка жестоко пинал Зуба, тот не сопротивлялся. Он скорчился на полу, закрыв голову руками, на его тело сыпались тяжёлые удары.

Партизан перестал ругаться — лишь невнятно бормотал. Одной рукой он зажимал рану — одежда на животе пропиталась кровью — другая рука ещё держала ружьё. Партизан не оставил надежду пристрелить Сашку, да вот беда — перед Сашкой, мешая прицелиться, маячил Савелий. Лесника шатало, ствол ружья рыскал из стороны в сторону, слабеющая рука опускалась. Пальцы разжались, оружие клацнуло об пол, и рядом осел Партизан.

Когда я вязал Сашке руки, тот не сопротивлялся. Шатаясь и спотыкаясь, он поковылял в избу. Савелий уложил на кровать Партизана. Лесник побледнел, его губы беззвучно шевелились. Профессор, как мог, обработал, и перебинтовал рану. Механик замызганной тряпкой вытер испарину со лба раненного друга.

— Как он? — спросил я, хотя сам прекрасно видел, как.

— Нужно в Посёлок, операцию, — пробормотал Архип, — пуля навылет, а что внутри, я не знаю! Давай надеяться.

* * *

Мы за столом, лицом к лицу. Сашка выпрямился, осанка почти гордая — это оттого, что руки прикручены верёвкой к спинке стула. Плохо Зубу, крепко досталось ему от Савелия: то головой замотает, будто стряхивая дурноту, то сцедит на пол переполняющую рот кровавую слюну.

Я стараюсь расслабиться, но меня трясёт. Я уставился Сашке в переносицу; нужно, чтобы он отвёл глаза, хотя бы сморгнул, но тот лишь улыбается краешками разбитых губ, словно говоря: слабоват ты ещё играть со мной, прожжённым ментярой в гляделки. Я от его нахальной ухмылки ещё больше нервничаю, а он, видя это ещё нахальнее ухмыляется.

— Саша, — я сжал потные ладони в кулаки, — что за ерунда?

— Эх, Олег, Олежек, — Сашка обнажил перепачканные кровью зубы в улыбке, на раздувшейся губе набухла алая капля, — ты ничего не понял? Партизан, и тот понял. А Леший вообще не в меру догадлив… был… Партизан, он же висельник. Ему прямая дорога в ад. Считай, что я исполнил отсроченный приговор. Ещё вопросы есть?

— Значит, и мне… пулю? — я попытался одолеть навалившееся чувство беспомощности. Опять всё складывается не так, как мечталось, совсем не так… — Меня тоже приговорили к вышке.

— Не пори ерунду. Ты — мент. Делом доказал! Кто тебе эти бандюки? О Посёлке думай! Главный для тебя вопрос: ты с кем? Если со мной, я замолвлю словечко, и всё будет хорошо. Если нет — лучше не возвращайся. Хозяин не заступится… нет Хозяина. И кума нет… Такие дела, друг!