Из блокнота индолога

Интересно, как отразилось пребывание молодых супругов за границей в письмах его жены Александры Петровны Ольденбург. 19 июня 1887 г. она писала из Парижа И. М. Гревсу: «Тут чувствуешь себя совершенно спокойно со стороны личной безопасности, и все петербургские тревоги ужасно кажутся далекими. Мне бы очень хотелось побольше войти во внутреннюю парижскую политическую жизнь. Но как трудно понять, чего желать: такая масса различных мастей, оттенков политической физиономии представляется здешними газетами, и такая резкость и смелость выражений, что теряешься, с одной стороны, а с другой, — не вполне доверяешь резкому суждению. Кажется, что теперь положение очень обострилось, финансовый кризис, масса рабочих отпущена (т. е. уволена. — И. С.) с фабрик и бродит без дела по Парижу… Хлеб очень вздорожал; во всех радикальных и рабочих органах требуют отмены закона (мартовского этого года) о пошлинах на хлеб, требуя устройства муниципальных булочных. Зимою угрожает голод.

Странно кажется это предположение, когда видишь массу вещей роскоши, различных приспособлений к удобствам людей, дешевизну этих предметов; всякий мог бы жить с комфортом; а самое нужное дорого»[10].

Неделей раньше, 3 июня 1887 г., Сергей Федорович писал брату о неприятии парижской жизни, о встречах с коллегами, в частности с Сильвеном Леви, с которым беседовал о необходимости утверждения мира, сообщал о газетах, с которыми систематически знакомился, и среди них называл «Proletariat». Интерес к социалистически окрашенной прессе свидетельствует и Александра Петровна. С. Ф. Ольденбург, сообщая брату о встрече с С. Леви, подчеркивал: «Он тоже видит спасение в крестьянах, в земле, а о рабочих говорит, что это, вероятно, наиболее мыслящий и работающий умственно класс (вот видишь, а санскритист)»[11]. Вместе с тем во время пребывания в Париже они посещают социалистические митинги.

Такой же настрой звучит и в письмах к брату из Лондона. 23 января 1888 г. С. Ф. Ольденбург дал характеристику политической жизни Англии и, обращая внимание на роль профсоюзов, отмечал: «Этим вопросом следует заняться, он в России может иметь большое значение»[12].

«На Trafalgar Square, — писал он далее, — положено начало новой борьбе, которая должна перевернуть английские порядки. Невыносимая нужда и замедление решения коренных экономических вопросов страшно развитой благотворительностью ставят вопрос прямо и резко — только здесь масса чернее и темнее, чем парижская, и вдали мерещится кровь. Вообще надо сказать, что с горечью убеждаешься все более и более в том, что те, кому есть еще время отказаться теперь от того, что скоро возьмут от них силою, более слепы и безрассудны, чем когда-нибудь.

…А времена ветхозаветных пророков с их чудною, мощною речью прошли, и тщедушным журналистам наших дней не пробить, верно, страшной брони предрассудков «правящих классов». Да, многое придется нам пережить, и, может, смерть застанет нас еще тогда, когда кровь будет все литься и зарю восходящего солнца можно будет видеть только с «высоких вершин науки»[13].

В письмах Александры Петровны проскальзывает упоминание о некоем новом знакомом, который «…много рассказывал о Фрее и его коммуне… человек совершенно противоположный по убеждениям Фрею, материалист очень резкой окраски, требующий в настоящее время для народа только хлеба и считающий блажью заботы о просвещении»[14]. Имя его осталось неназванным, но упоминание Фрея, основателя «религии человечества», и выражение отрицательного отношения и к его концепции, и к его коммуне, вводят нас в область духовных поисков русской интеллигенции той поры, крайние пределы которых обозначены в этом письме. Не Кравчинский ли имелся в виду?

За тридцать лет, прошедшие между датой открытки и 1 декабря 1918 г., когда С. Ф. Ольденбург выступал с докладом о Льве Толстом, Россия пережила три революции, последняя из которых — Великая Октябрьская социалистическая революция — открыла завтрашний день строительства, преодоления накопленного веками зла, создания новой жизни.

Во время своей второй экспедиции в Восточный Туркестан С. Ф. Ольденбург записал 25 января 1915 г. в дневнике: «Зло надо всегда ненавидеть, а не только понимать и истолковывать. И не надо бояться ненависти, в ней больше настоящей любви к людям, к человечеству, чем в созерцании и рассуждении, самом беспристрастном. Попросту беспристрастия нет и быть не может у людей, пока они люди»[15].