Из блокнота в винных пятнах (сборник)

Некоторые мгновенья иногда бывали вот такими. И всем нам бывало хорошо, чувствовалось, что на всех распространяется: мы там наконец, все прекрасны, и возвышенны, и забавны, и всякий миг светится, яркий и не впустую. Это можно было почувствовать.

Потом – прекращалось. Бац – и всё.

Мы, казалось, чувствовали такое все вместе. Все беседы стихали. Вот так вот. Враз. Мы чуяли друг друга – сидим тут, бесполезные. Тихие. С тишиной-то все в порядке. Но не с такой. Нас как будто обдурили. Выманили энергию. Удачу вытянули. Мы тут застряли – гольем.

Длилось какое-то время. Слишком долго тянулось. Аж неудобно.

– Ну, бля, – наконец произносил кто-нибудь, – кто пулю из говна лепить будет?

Отчего всегда начиналась какая-то суета, снова деятельность. Закуривали новые сигареты. Губы помадой мазали. Ходили в ссальник. Старые анекдоты с новыми окончаниями. Враки. Мелкие угрозы. Просыпались мухи и принимались кружить в сизом воздухе.

Не знаю, как оно так вышло, но мне показалось, будто Монах просто и дальше пялился на меня, смотрел на меня свысока, и мне это не понравилось. Я прикидывал, что лучше б ему чем-нибудь другим заняться. Наверное, он лишь пытался быть приветливым и забавным, но ни того, ни другого толком не умел, и хоть я знал, что он тут не виноват, все равно отреагировал из какого-то капризного глупого невежества – оно выперло и овладело мной:

– Монах, ты утомил уже. Направил бы свои слизистые льстивые буркалы, которые зовешь глазами, на кого-нибудь другого?

– В жопу меня целуй! – сказал он. – Вы смотрите, кто из скворечника чирикает!

– Да ты просто доза недоразвитой ворвани.

– Это что такое?

– В смысле, вся твоя мускулатура – туфта. Ты будто насос взял и надулся. Нет реальности текстуры. Ни в голове у тебя, ни в туловище.

Монах встал с табурета, весь раздулся.

– За слова отвечаешь?

– Не хотел бы делать тебе больно, Монах.

Весь бар расхохотался. По-моему, даже некоторые мухи смеялись.

Это все и решило. Монах направился к заднему входу. Я за ним. И весь бар вышел за нами в переулок.

Прекрасная стояла ночь. В других местах люди еблись, или ели, или мылись, или читали газеты, или орали на детей, или занимались еще чем-нибудь разумным.

Мы с Монахом потянули друг на друга в лунном свете, и тут меня стукнула мысль: я б лучше посмотрел, как другие это делают, а не сам.

Но никакого страха во мне не ощущалось, я для этого был слишком пьян. Чувствовал лишь общую усталость, вроде как вот мы опять за старое, и в чем тут смысл? Хоть какое-то занятие, наверное, вроде намазывать арахисовое масло на хлеб.

Мы с Монахом пошли друг вокруг друга. Он то и дело всплескивал руками и шлепал себя ладонями по бокам. Очень действенно. Барная публика топталась вокруг с выпивкой в руках. Я подошел к одному парню, выхватил у него пивную бутылку и осушил ее. Бутылку из руки не выпустил. Мы с Монахом кружили. Я размахнулся к углу здания, дерябнул бутылкой по кирпичам. Бутылка разбилась, но разбил я ее неправильно. Остался с крохотным горлышком в кулаке и порезал себе руку. Кочерыжку выбросил, и Монах на меня кинулся. У меня из руки хлестала кровь. Я подумал: может, если в глаза ему брызну, он ослепнет.

Я шагнул в сторону, когда он проносился, попробовал пнуть его в зад, промазал.

Он снова обернулся ко мне.

– Не хочу делать тебе больно, Хэнк, но придется!

Думаю, он не шутил. На сей раз, когда Монах на меня бросился, я, похоже, не смог двинуться с места. Не знаю, почему. Ноги будто приросли. Вспышка тьмы, гравий и камни впиваются мне в тело. В одном ухе у меня обожгло – и чуть ли не ощущение, несмотря на все это, покоя. Мир в наше время. Все войска целуются. Я лежал в переулке, ладони ссажены, на животе – и видел, как Монах катится и катится, и вот наконец он врезался в ряд высоких мусорных баков.

Мы оба встали.

Я был трусом, и трусом я не был. Вот в чем у меня беда: никак не могу решиться. Монаху не стоило заморачиваться анализом: он просто снова ринулся в бой.

Я остановил его прямым слева. Копьем в нос. Он моргнул и замахнулся.

Размахивался Монах сбоку. Я видел подлеты издалека. Какие-то блокировал, под другие подныривал. Проводил прямые по корпусу. Правой поймал в ухо. Боксом ебучку, боксом. Пусть скверно выглядит. В нем полно яиц и пончиков. Вероятно, любит маму и страну. А хребта нету.

Я надвинулся на него и провел комбинированный. Затем шагнул прочь.

– Хватит, мешок пердлявый?

Монах опять раздулся.

– Я тя щас урою!