Вкореняя истины христианского исповедания и дух благочестия в лицах окружающих его и в народе царствующего города, Константин усердно старался утверждать дух христианского благочестия, что наперед можно предполагать, в своем семействе, в сердцах детей своих. Об этом сохранилось немного известий, но зато они с полной ясностью свидетельствуют о ревности царя сделать его детей подражателями благочестию отца. Лишь только дети Константина достигли того возраста, когда начинается обучение, он «приставил к ним учителей, мужей известнейших своей набожностью» (4, 51). В основу воспитания принцев положены начала христианские. Особенно известен был глубоким христианским просвещением учитель старшего сына Константина Криспа – Лактанций, этот замечательный христианский писатель и апологет, имя которого занимает почетное место в списке ученых мужей древне-латинской Церкви. Но самым лучшим руководителем детей Константина на поприще благочестия, конечно, был сам Константин. По свидетельству Евсевия, царь «посредством личных наставлений питал своих детей божественным учением», внушал им подражать его собственному благочестию (4, 52). Весьма вероятно, что дети Константина были всегдашними слушателями его религиозных собеседований, о которых мы говорили выше. Главными правилами, которые старался царственный отец внушить своим детям, были такие: познание Царя всех – Бога – и благочестие нужно предпочитать и богатству и самому царству; надлежит иметь попечение о Божией церкви; нужно открыто и небоязненно исповедовать себя христианами. Внушая им такие и подобные правила в личных беседах, Константин брал на себя труд наставлять детей своих и посредством писем, если они предпринимали путешествия. Отчасти под влиянием отеческих уроков, а частью и по собственному побуждению дети царя «в самых царских чертогах, вместе со всеми домашними исполняли церковные уставы», т. е. предавались благочестивым упражнениям. По распоряжению царя, их окружали люди, преданные христианской религии, как бы крепкие стены (4, 52).
Кроме религиозности были другие привлекательные черты в его жизни. Евсевий восхваляет Константина за незлобие сердца, скромность, правдивость и кротость. В доказательство его незлобия Евсевий указывает на следующее: «Некоторые негодовали на Константина, хотя он и не подавал к тому повода; и он сносил это незлобиво. В спокойных и мягких выражениях он советовал таким лицам одуматься и не волноваться. Одни из таких лиц, по рассказу историка, вразумляемые его убеждениями, переменялись; но другие по-прежнему оставались в злобе и не хотели слушать внушений. Таковых царь не тревожил, предоставлял их суду Божьему, так как не желал никого и ничем оскорблять» (1, 45). С особенной выразительностью тот же Евсевий отмечает необыкновенную скромность государя. Император отнюдь ни надмевался своей царской властью, ибо он понимал, что нет оснований гордиться и тщеславиться тем, что дано лишь на время и притом короткое. Он сравнивал себя с пастухом: как пастух не может гордиться своей властью над животными, так и царь, управляя людьми, должен быть чужд превозношения, тем более, что управлять людьми гораздо труднее и беспокойнее, чем стадом животных. Многочисленные войска, блестящая лейб-гвардия, раболепствующие толпы народа тоже не давали царю забыться, возмечтать о себе, как о существе не равном с прочими людьми: царь помнил, что, несмотря на все это он такой же человек, как и все прочие. По существу скромности, он не любил тех шумных восторгов, к каким прибегала толпа при виде своего властелина. В Римской империи народ в знак приветствия, при появлении царя, имел обыкновение выкрикивать какие-либо лестные для него выражения. Но Константину эти шумные восторги не доставляли удовольствия: «Они наводили на него скорее скуку, чем доставляли удовольствие». (Похвальное слово Константину, гл. 5).
Правдивость и искренность, по свидетельству Евсевия, были отличительной чертой Константина: «Царь, что возвещал, то и делал» (1,6); его слово не расходилось с делом. А указывая на кроткий нрав Константина, Евсевий признает его самым кротким человеком и не сомневается, что подобного ему трудно найти (1,46).